Задребезжал звонок.

– Кто там?

Сёмка вернулся из гимназии. Раскрасневшийся, запыхавшийся, с сумкой за плечами, прямо с порога - на шею учителю.

Учитель с учеником крепко расцеловались.

Ночь, проведенная Рабиновичем в полицейском участке, все же не прошла для него даром: он прихворнул. Еще с утра жаловался на головную боль, его слегка знобило, а к вечеру он лежал в своей кровати, укрытый поверх одеяла периной, и обливался потом. Перина была хозяйская, да и самый процесс потения был делом рук сердобольной Сарры Шапиро. Она напоила его чаем с малиной, основательно укрыла и приготовила уксус со спиртом, которым Давиду Шапиро надлежало натереть квартиранта.

Сарра Шапиро хотела послать Бетти за врачом, но Рабинович заупрямился: не надо!

– Что вам помешает, если доктор вас посмотрит?..

– Не нужно!

– Знакомый доктор, свой человек.

– Не надо!

– Да и берет он недорого... сколько дадут.

– Не надо!

– Вот сумасшедший упрямец, - сказала Сарра дочери по-еврейски и обратилась к квартиранту по- русски: - Скажите, пожалуйста, все ли Рабиновичи таковы или только вы так отличаетесь?

– Все таковы!

– Не лучше, чем Шапиро?

– Еще хуже!

– Ну, если так, вас есть с чем поздравить!

Рабинович ничего не ответил, переглянулся с Бетти, и оба так весело рассмеялись, что, глядя на них, не выдержала и Сарра. Затем она засучила рукава и отправилась на кухню готовить куриный бульон для больного.

– Ну ладно, доктора вы не хотите, но бульон-то вы не откажетесь скушать? Черт знает, откуда берутся такие сумасшедшие на свете!..

Молодые люди остались одни. После вчерашней истории они чувствовали себя как-то особенно хорошо и смеялись без всякой видимой причины, просто потому, что оба были молоды, свежи и здоровы. К тому же какая-то неясная, неведомая сила влекла их друг к другу с первой встречи. И хотя никаких разговоров между ними на эту тему не было, оба чувствовали, что они друг другу далеко не безразличны.

Бульон хозяйского изготовления, по свидетельству самой Сарры Шапиро, имел 'райский вкус' и был достоин 'царского стола'.

Мнение хозяйки целиком разделял больной, испытывавший несказанное удовольствие не столько от самого бульона, сколько от того, что тут же рядом сидела Бетти, которая держала тарелку и следила за тем, чтобы он съел все, до капельки.

Черт возьми, хворать таким образом, кормясь из Беттиных ручек, он готов и подольше!

Но в это время, как всегда неожиданно, влетел в дом Шапиро и сразу затараторил:

– Ну, что тут уже случилось? Квартирант заболел? Что с ним? Температура? Почему не посылают за доктором?

– Здравствуйте, курьерский поезд! - встретила его по своему обыкновению Сарра. - Откуда ты знаешь, что мы не хотели позвать доктора?

– 'Хотели звать'? Чего же его не зовут?

– Поди спроси его!

Давид Шапиро в таких случаях не любит длительных дискуссий. Схватил на лету пальто и шапку, побежал и через несколько минут, к великому огорчению квартиранта, приволок доктора. Домашний врач семьи Шапиро подсел к Рабиновичу, пощупал пульс, приложил ухо к груди и с размаху хлопнул его по плечу.

– Ну, нечего дурить! Всем больным можно пожелать таких болезней! Дай Бог каждому еврею иметь такое сердце и такие легкие, - сказал доктор и прибавил по-еврейски: - Молодой человек, вы, очевидно, никогда в хедере не учились![9]

Узнав от хозяйки, что больной не понимает ни слова по-еврейски, доктор даже привскочил со стула. Несколько раз подряд он надевал и снимал очки, переглядывался со всеми и вдруг стал прощаться.

Повоевав с Рабиновичем из-за денег, которые он отказывался принимать, и в конце концов приняв их, доктор вышел в другую комнату и, прощаясь с семьей Шапиро, проговорил:

– Странный, странный у вас квартирант! Очень странный! Загадка...

Рабинович казался загадкой не только доктору, но и всем имевшим с ним дело: его манеры, внешний вид, мысли, язык - все было как-то необычно для еврея и возбуждало если не сомнения, то любопытство. Поражало в нем полное отсутствие характерных еврейских черт: находчивости, изворотливости, сноровки... Подчас он бывал наивен, как дитя, задавал смехотворные вопросы, приходил в восторг от самых обыденных вещей...

Первое время пришлось употребить немало усилий, чтобы вдолбить ему представление о правожительстве. Он никак не мог поверить, что в этом самом городе имеются районы, в которых евреям жить не разрешается.

– Возможно ли это? - спросил он. - Да что мы, в самом деле, в Древнем Риме живем, в Испании?.. Или в пятнадцатом веке?..

– Вот чудак! - прервал его Давид Шапиро. - Поди поговори с ним! Ему толкуешь одно, а он свое, А знаете ли вы, что в нашем городе имеется улица, по одной стороне которой евреям селиться разрешается, а по другой запрещено?

И Рабинович не мог успокоиться до тех пор, пока однажды, в субботу, хозяин не сводил его лично на эту самую улицу. Рассказам Давида Шапиро после этой прогулки не было конца. Он открыто смеялся над Рабиновичем:

– Ох и чудак же этот Рабинович! Представьте себе, он думал, что по запрещенной стороне этой улицы еврею даже проходить нельзя!

– Ха-ха-ха! Мы, знаете ли, не в Риме, как вы изволили выразиться, живем, не в Испании и не в пятнадцатом столетии...

– Я не вижу разницы! - говорил Рабинович, удивляясь легкости, с которой хозяин относится к такого рода явлениям.

– Ба-а-а-льшая, положим, разница! - кричал Шапиро. - Возьмем хотя бы вас. Снилось ли когда-нибудь вашему дедушке, что его внук окончит гимназию с медалью, будет добиваться докторской степени, получит 'правожительство' по всей России, даже в Петербурге и в Москве, и потом, может быть, даже окажется выбранным в Государственную думу и будет помогать изданию законов?..

– Нечего сказать, хороши законы! - вмешалась Сарра, но тут же получила достойную отповедь от мужа: