сколько переживаний! Как бы там ни было, он вовсе не дорожил так называемой высокохудожественной литературой. Надо будет завтра подстроить так, чтобы где-нибудь засесть с книгой и продолжить чтение.
Плиссон уже задремал, но внезапно пришедшая мысль заставила его подняться и сесть на постели.
Сильвия… ну конечно…
Но почему он раньше об этом не подумал?
Ну да… Именно поэтому она обожает романы Криса Блэка. Когда она призналась мне в этом, она говорила не об авторе, а о Еве Симплон. Никаких сомнений: Сильвия лесбиянка!
Вся жизнь кузины пронеслась перед его взором, будто он стремительно перелистал альбом с фотографиями: обостренная любовь к отцу, который вообще-то хотел сына, в отношениях с мужчинами сплошь неудачи и разрывы, в ее окружении мужчин теперь не встретишь, зато вот уже лет пятьдесят на ее днях рождения сплошь приятельницы, коллеги-женщины, подруги… А эти три женщины, которых Сильвия приветствовала с таким энтузиазмом — не слишком ли подозрительным энтузиазмом? — с их короткими мальчишескими стрижками, мужеподобной манерой одеваться, резкими жестами, — разве они не напоминают начальницу Евы Симплон, Йозефу Кац, жирную лесбиянку, не вылезающую из розовых ночных клубов Лос-Анджелеса, разъезжающую в «шевроле» с сигарой во рту? Похоже, его догадка верна…
Морис удовлетворенно хмыкнул. Подобное открытие смущало его лишь тем, что прозрение оказалось таким запоздалым.
Она могла бы сказать мне об этом. Должна была сказать. Я способен понять подобные вещи. Надо будет поговорить об этом завтра, если…
На полуслове он провалился в сон.
Увы, назавтра все сложилось иначе, чем он планировал. Сильвия, признательная кузену, милостиво дозволившему скромно скоротать вечерок у телевизора, предложила культурный марш-бросок; вооружившись гидом, она проложила туристический маршрут, объединявший осмотр первобытных пещер и пробег по романских церквям. Морис не посмел оказать сопротивление, тем более что не представлял, как признаться кузине, что единственное, чего бы ему хотелось, — это остаться на вилле и читать Криса Блэка.
Когда они, выйдя из очередной церкви, прогуливались меж средневековых укреплений, он решил продвинуться в другом направлении — добиться правды.
— Скажи, Сильвия, ты была бы шокирована, узнав о моих гомосексуальных наклонностях?
— О господи, Морис, ты что, гомик?
— Да вовсе нет.
— Тогда зачем ты меня спрашиваешь об этом?
— Ну, чтобы дать тебе понять, что не был бы шокирован, узнав, что ты лесбиянка.
Сильвия побагровела, от возмущения она не могла ни выдохнуть, ни вдохнуть.
— Морис, что ты несешь?
— По сути, речь идет о том, что когда действительно любишь человека, то принимаешь в нем все.
— Да, с этим я согласна.
— Значит, ты можешь довериться мне.
Багровый оттенок сменился темно-лиловым. Она заговорила лишь после долгой паузы:
— Тебе кажется, что я что-то скрываю от тебя?
— Да.
Метров сто они шли молча, потом Сильвия остановилась и, посмотрев в лицо кузену, взволнованно произнесла:
— Ты прав. Скрываю, но пока я еще не могу тебе признаться, слишком рано.
— Можешь на меня положиться.
Доверительный флегматизм, с которым Морис произнес эти слова, потряс Сильвию. Кузина больше не сдерживала слез:
— Я… я… не ожидала от тебя такого… Это замечательно…
Он великодушно улыбнулся.
За ужином, доев сочное филе утки, он попытался вернуться к затронутой теме:
— Скажи, Сильвия, эти твои подруги — Грейс, Джина и…
— Грейс, Одри и София.
— Ты давно с ними общаешься?
— Нет. Недавно. Несколько месяцев.
— Ах вот как? Но вчера мне показалось, что вас связывают близкие отношения.
— Есть вещи, которые сближают…
— А где ты с ними познакомилась?
— Это… сложно объяснить… не хотелось бы…
— Слишком рано?
— Да, слишком рано.
— Ну как хочешь.
Точно, в лесбийском клубе, как в романе! Что-нибудь вроде «Смеси» или «Ворчливой кошечки», вроде тех ночных клубов, где любит болтаться Йозефа Кац… Сильвия не посмела признаться в этом. Морис счел, что проявил к кузине достаточно внимания и заслужил теперь право погрузиться в книгу, которую ловко стянул у нее.
Следуя вчерашнему сценарию, он включил телевизор, сделав вид, что его заинтересовал нелепый сериал, затем широко зевнул, будто его внезапно клонит ко сну, и сбежал к себе.
Очутившись наверху, он ограничился тем, что почистил зубы, заткнул щель под дверью и набросился на роман.
Начиная с блистательной первой реплики, он тотчас ощутил, что Ева Симплон весь день томилась, дожидаясь возвращения. Через несколько секунд он вновь оказался в Дарквеле, таинственном, полном опасностей доме тетушки Агаты, затерянном где-то в горах. При мысли о песнопениях, раздававшихся там каждую ночь, он вздрогнул.
На сей раз он так увлекся чтением, что даже не слышал, как Сильвия выключила телевизор и легла спать. Лишь в полночь крик ночной птицы заставил его оторваться от книги.
Сова!
Или человек, подражающий ее крику!
Плиссон скрипнул зубами.
Он помедлил несколько минут.
Крик повторился.
На сей раз было совершенно очевидно: это не животное, это человек.
Страх леденил затылок. Дверь! — подумал Плиссон.
Сильвия, так же как и накануне, должно быть, не закрыла дом. Тем более что утром, проникнув в ванную первым, он открыл ставни, желая избежать расспросов.
Прежде всего не надо поддаваться панике. Хладнокровие. Надо держать себя в руках, избегая повторения вчерашнего.
Он погасил лампу, отбросил перинку, положенную перед дверью, и двинулся вниз по лестнице, стараясь ступать потише.
Дышать ровно. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
На повороте лестницы Плиссон в испуге замер.
Отступать было поздно.
В гостиной в рассеянном лунном свете неторопливо расхаживал мужчина. Страшнее всего было видеть, как скользит по стене его огромная тень, очерчивая твердый подбородок, мощные челюсти и странные, заостренные уши. Он двигался молча, методично поднимая каждую подушку, накидку, на ощупь обшаривая полки.
