Филипп закричал на Велькера:

— Где Нэгельсбах?!

Велькер показал на кусты в конце дорожки:

— Вон там…

Тут мы его увидели. Он шел к нам, с трудом волоча ноги, зажимая ладонью бок.

— Чертов кретин! — бросил Филипп Велькеру. Никогда еще я не видел его в таком гневе. — Давай, Герд, надо отнести его в машину.

Мы побежали к Нэгельсбаху, подхватили его под руки и потихоньку, шаг за шагом, повели к машине.

— А что мне… — Велькер бежал рядом с нами.

— Сидите и дожидайтесь полицию!

В некоторых домах в окнах загорелся свет.

Мы подвели Нэгельсбаха к машине, доставили в больницу и в операционную. Через два часа Филипп вытащил пулю и зашил кишечник и живот. Потом подсел ко мне, снял шапочку и маску и радостно улыбнулся:

— У меня для тебя кое-что есть.

Я взял у него пулю:

— Она понадобится полиции.

— Нет, полиции понадобится вот эта. — Между большим и указательным пальцами он держал еще одну пулю.

Я удивился.

— Когда-то, лет этак сто назад, в него попала другая пуля, видимо, тогда было слишком опасно ее вынимать. Старушка бродила у него внутри и сегодня оказалась по соседству с новой. — Он начал озираться. — А полиция уже приходила?

Я отрицательно покачал головой.

— Ведь это Велькер стрелял в Самарина, я правильно понял?

— Видимо, у Самарина было при себе оружие, Велькер забрал его. Он заходил в кладовку к Самарину?

— Пока ты спал? Он об этом не говорил, а я не обратил внимания. Неужели Самарин сам ничего не заметил? Он что, промолчал?

— Заметить наверняка заметил. А промолчать… Не стал бы он жаловаться нам, что Велькер забрал оружие, это на него не похоже.

— Все шло хорошо до тех нор, пока этот кретин…

— Речь обо мне? — Перед нами стоял Велькер. — Вы просто ничего не видели. Грегор пошушукался со своими людьми, потом они схватились за оружие, и когда они…

— Это полная чушь! Самарин в смирительной рубашке не мог ни на кого напасть! И почему вы не стреляли в его людей? Почему выстрелили ему в спину?

— Я… — Велькер с трудом сдерживал слезы. — Я вдруг понял, что все было впустую. Что Грегор проиграл одно сражение, но не всю войну. Что он не остановится, и скоро мои мучения пойдут по новому кругу. — Слезы, с которыми он боролся, были слезами ярости. — Бог ты мой, неужели вы не понимаете? Этот человек меня терроризировал который уже месяц. Он завладел моим банком, убил мою жену, угрожал моим детям — нет, я ни о чем не жалею. Я дошел до точки, но все равно ни о чем не жалею.

— Что сказали полицейские?

— Я их не дождался.

— Вы смылись?

Он подсел к нам:

— Нашел такси у Коллини-центра и увез детей. Сегодня они пережили такой ужас. Я не готов принести их в жертву ради того, чтобы дело было раскрыто по горячим следам. — Он накрыл мою руку своей ладонью. — Честно говоря, я не был на сто процентов уверен, серьезно ли вы говорили про полицию. Я в этом деле полный профан, ничего не понимаю в уголовном праве. Законно ли все, что мы сделали? То, как действовали вы с вашими друзьями? Кстати, как себя чувствует полицейский?

— Он справится.

— Как раз по его поводу я и засомневался. Бывший полицейский ввязывается в сомнительную историю, — не грозит ли это дисциплинарным взысканием? Не придется ли ему поплатиться своей пенсией? Мне не хотелось брать на себя всю ответственность, поэтому я решил посоветоваться с вами. Но даже вместе с вами — брать на себя такую ответственность, не обсудив это с ним самим?.. Не знаю. Как вы думаете, когда мы сможем с ним поговорить?

— Через пару дней, — ответил Филипп. — Неужели вы думаете, что нас не вычислят? Нас и так уже четверо, еще в курсе дела Фюрузан, ее подруга, ночная сестра и фрау Нэгельсбах, а еще кто-то мог видеть, как подъезжала и уезжала наша машина или как мы с Гердом тащили раненого Нэгельсбаха. А то, что Грегор работал у вас в банке, полиция выяснит в мгновение ока. И что вы им скажете?

— Правду! Что он был связан с русской мафией, что пытался использовать мой банк для отмывания денег, что на его совести убийства и что… что в конце концов ситуация вышла из-под его контроля.

Успешно залатав Нэгельсбаха, Филипп позвонил его жене. И вот мы очутились лицом к лицу с нею, под ее изучающим взглядом.

— Кто в него стрелял?

— Люди Самарина.

— Почему?

— Самарин убит.

— Кем?

— Как раз сейчас мы рассуждаем, чем же, собственно говоря, можем помочь полицейскому расследованию. И должны ли это делать. — Велькер смотрел на фрау Нэгельсбах, словно ожидая от нее поддержки и совета. — И скажет ли спасибо ваш муж, если полиция… и общественность…

По лицу Велькера она догадалась, что это он застрелил Самарина. Посмотрела на него и покачала головой. Потом повернулась к Филиппу:

— Отведи меня к нему. Хочу быть рядом, когда он проснется.

Они ушли. Велькер решил остаться:

— Дождусь вашего друга. Деньги не считайте, я беру все расходы на себя. Поверьте, мне ужасно жаль, что он ранен.

Он смотрел на меня так, как будто ему действительно было ужасно жаль.

Я кивнул.

Я вышел из больницы в надежде найти на стоянке такси. Но было еще слишком рано.

Ко мне подошел человек. Сначала я не узнал его — Карла-Хайнца Ульбриха.

— Садитесь, отвезу вас домой.

Я слишком скверно себя чувствовал и слишком устал, чтобы отказываться. Он повел меня к своей машине, теперь уже не к бежевой «фиесте», а к светло-зеленому «поло». И придержал мне дверь. Дороги были пусты, но скорость он все равно не превышал.