3
В девять часов Карин позвонила в колокол. Она не ждала, что соберется много народу. Она даже надеялась, что никто не придет и молитвенное собрание не состоится. Она хотела прочесть стих об истине,[71] которая делает людей свободными, и присовокупить к этому несколько мыслей о жизни по правде и жизни во лжи. Но ее тревожили сны, от которых она несколько раз просыпалась. Ей приснился эмбрион, от которого она избавилась в ранней молодости, снился муж: он сидел на скамейке, с трясущейся головой, и не узнавал ее, снилось что-то связанное с ее прежней паствой, состоявшей словно бы из простых в обслуживании искусственных людей вроде степфордских жен.[72] Эти сны пришли ей как предостережение, чтобы она не допустила лжи, говоря о жизни по правде. Но почему? Она же не собиралась требовать от других, чтобы они жили по правде, и не собиралась осуждать живущих во лжи. Мужу она никогда не рассказывала о своем аборте.
Она сказала бы, если бы он ее спросил. Но он не спрашивал даже тогда, когда выяснилось, что они не могут иметь детей и что виновата в этом она. Иногда ей казалось, что он догадывается; он знал, что в ее прошлом были годы бурной жизни и что она недовольна многим из того, что тогда делала, и не задавал ей вопросов, наверное из любви к ней. Так нужно ли своим признанием обесценивать это молчание, продиктованное любовью?
Карин вошла в большую комнату, открыла двери, впустила свежий воздух и, встав на пороге, устремила взгляд в поливаемый дождем парк. Вдыхая сырой и прохладный воздух, она на миг забыла о своих заботах, о молитвенном собрании и почувствовала себя красивой и сильной. Ощущение силы радовало ее. Она была дисциплинированным, выносливым работником. Когда у других от усталости и волнения отказывали силы, она вносила в работу спокойствие и ясность, уверенно намечала план действий, и результаты ее решений не раз доказывали, что у нее легкая рука. Она хорошо справлялась со своими служебными обязанностями; под ее руководством церковь училась выживать в условиях уменьшения налоговых поступлений и численности паствы, она умела найти правильный тон в публичных выступлениях по вопросам текущей политики, а тех, кто приходил к ней за советом, встречала внимательным взглядом, полным искреннего участия. Иногда у нее возникало подозрение, что она перестала вкладывать в работу душу и сердце, но не утратила любви к своей профессии только потому, что хорошо справляется с теми задачами, которые ставит перед ней эта работа. Неужели это значит, что ей пора отказаться от своей