Метрдотель впустил Яна, но вместо столика усадил его за стойкой бара:

— Когда придет мистер Барнет, я вас позову.

Ян сдал сумку в гардероб и сел ждать.

С места, где он сидел, был виден за окнами город с его высотными домами, улицами, рекой и мостами, за ними расстилался широкий ковер маленьких домиков, вдалеке виднелись колесо обозрения и башня аэропорта. На горизонте сверкало под солнцем море. Небо сияло синевой.

Ян должен был оставить в гардеробе сумку. И всё. Об этой услуге его попросил один ливанский знакомый, который тоже оказывал ему при случае разные услуги.

— Для того чтобы утром попасть в «Windows of the World»,^[70] нужно быть членом клуба. Тебе это сделать легче, чем мне, — сказал ливанец с улыбкой.

Ян взвесил на руке сумку; она оказалась тяжелой. Ливанец снова улыбнулся:

— Это не бомба.

— Что делать с гардеробным номерком?

— Мы тебе позвоним.

Ян пил кофе. Поручение было выполнено, можно было расплатиться и уйти. Нужно было только не привлечь внимания к своему уходу, чтобы никто не принес ему сумку.

Он не мог оторваться от вида за окном. Столько домов, столько людей, столько жизни! Какая энергия там кипит. Люди едут, одни туда, другие сюда, работают и строят. Как энергично они овладевают землей, изменяют ее и заселяют! Да еще подай им, чтобы все было красиво! Иногда они строят вершину небоскреба в виде храма или мост в виде арфы, а мертвых хоронят в саду на берегу реки. Ян смотрел и дивился. Все выглядело как надо. Но он был так далек от всего этого, что не чувствовал: «так надо». Ему вспомнилась сказка об игрушке великанши. На картинке в книжке дочь великана держала в руке поднятый с земли плуг, с которого свешивалась запряженная лошадь и схватившийся за уздечку пахарь.

Он заказал вторую чашку кофе и стакан воды. День он проведет в городе, вечером сядет на самолет и утром уже будет в Германии. Каждый раз он испытывал соблазн съездить к дому своей жены и, спрятавшись, посмотреть тайком на сыновей. В университете были каникулы, и сыновья должны быть дома. Всякий раз он преодолевал этот соблазн. Он знал адрес и номер телефона. Никакой другой связи он себе не разрешал.

Он услышал шум прежде других посетителей, занятых едой и разговорами. Громкий, глухой, перемалывающий, всасывающий. Словно заработала гигантская соломорезка, заглатывающая в свою утробу и перемалывающая целый дом. Город за окном накренился набок, столики и стулья заскользили вниз, посыпалась на пол и стала раскалываться посуда, люди закричали, хватаясь за стены, мебель, друг за друга. Ян вцепился в стойку. Застонали, заскрежетали стены. Город выпрямляется и снова клонится на сторону: налево, направо, налево. Несколько раз качнулась башня. Затем остановилась.

На миг в ресторане все замерло. Ян тоже замер на месте. Когда в тишине зазвонил телефон, он затаил дыхание, затем захохотал вместе со всеми. Башня стоит на месте, телефон звонит, город цел и невредим, солнце сияет. Но передышка продлилась всего минуту. Официанты и официантки, кинувшиеся было возвращать на место столы и стулья, и посетители, потянувшиеся за салфетками, чтобы отереть с одежды пролитый кофе и апельсиновый сок, увидели за окнами серый дым и оцепенели.

На этот раз оцепенение не кончилось всеобщим взрывом смеха. Посетители кидаются к окну, толпятся в дверях, в прихожей, пробиваясь к лифтам. Опрокидываются стулья, под ногами скрипят черепки разбитой посуды. Метрдотель, не отрывая от уха телефонную трубку, успокаивает гостей, что уже вызывает пожарных. Ян разыскивает в гардеробе свою сумку: не подложил ли кто-нибудь бомбу внизу и вдруг в сумке вторая? В сумке лежит радиоустройство. Гости кричат друг другу, что в башню врезался самолет, и Ян спрашивает себя, уж не его ли радиоустройство послужило маяком для пилота. Лифты никак не приходят, раньше их никогда не надо было так долго дожидаться; кто-то спрашивает, где тут лестница, но как одолеть сто шесть этажей пешком; кто-то приносит с кухни топорик для рубки мяса, засовывает лезвие между створками лифта; другие, навалившись, разжимают двери. И, заглянув в шахту, видят там дым и пламя и покачивающийся кабель кабины. Они идут к следующей шахте, к третьей и видят то же самое.

Первые уже выбежали на лестницу. К посетителям ресторана присоединяются участники какой-то конференции и персонал, на каждом этаже лестничной клетки к толпе присоединяется все больше народу. Никто не толкается, каждый старается спускаться как можно быстрее и помогает тому, кто сам не может так быстро. Слышны только шаги по ступеням, ни у кого нет желания говорить лишние слова, а какие же слова не были бы лишними в такой ситуации! Пока те, кто шел в первых рядах, не останавливаются, закашлявшись, перегородив дорогу всем спускающимся. Среди них и Ян, он тоже закашлялся и остановился. Когда шедший с ним рядом мужчина, взяв носовой платок, закрывает себе рот и спускается туда, откуда бьет пламя и дым, Ян тоже направляется вниз. Далеко им не удается уйти. Спустившись на полпролета, они начинают задыхаться.

— На сколько этажей мы спустились?

— Шесть, семь, восемь этажей — я не знаю.

Они возвращаются назад, и все поворачивают наверх. Но и тут движение вскоре остановилось. Сверху кричат, что и по другим лестницам невозможно пройти.

— На крышу! Дожидаться вертолетов.

Ян остается на месте. Он плохо себя почувствовал и присел на ступеньку. Топот ног смолкает, но пожар шумит громче, и дым поднимается выше. Ян встает, отворяет дверь, ведущую на этаж, и оказывается в холле с распахнутыми дверями. Он идет от двери к двери, от конторы к конторе, сам не зная зачем и не понимая, что его тут держит. Ян понимает, что ему тоже надо подниматься на крышу, вот