Постановочный сценарий имел десять частей, снять же его практически было невозможно.
Сценарий заказан Комиссией Президиума ЦИКа СССР. На первом заседании (17 марта 1925 года) присутствовали: А. В. Луначарский, К. Малевич, Вс. Мейерхольд, Л. Михайлов, В. Плетнев, К. Шутко. На втором заседании (4 июня того же года) присутствовали: Л. Михайлов; Вс. Мейерхольд, К. Малевич, В. Плетнев, В. Красин, К. Шутко, С. Эйзенштейн и от Наркомпроса тов. Владимиров.
Рассматривали два сценария: сценарий Агаджановой-Шутко и сценарий Щеголева. Выбрали сценарий Шутко.
Сценарий невообразимо развернутый, идущий вдоль темы и потому тему не исчерпывающий, содержал в себе зерна конфликта.
Начинается сценарий символическими кадрами:
«Часть первая. 1. Голова орла-стервятника.
2. Два орла рвут в клочья мясо.
3. Голова раненого.
4. Раненый в повозке
5. Калека на самокате спасается из-под ног лошади».
Возьмем другой кусок:
«17-й кадр. Неубранная рожь. 18-й кадр. Высыпаются на землю зерна из переспелых колосьев».
Все это информация о том, что крестьяне взяты на войну, урожай некому убрать, а война идет.
Но в то же время в большом сценарии есть искры будущей картины, например – калека на самокате. Он будет потом снят в одном из кадров «Броненосца «Потемкин».
В сценарии уже намечены кадры с испорченным мясом и рассматривание червей через пенсне доктора.
Есть смерть Вакулинчука, подъем красного флага, приезд населения на шлюпках к восставшему броненосцу.
В общем, с 94-го кадра по 135-й дана заявка на «Броненосец «Потемкин». Местами она очень точна.
Например, уже разработан проход броненосца сквозь эскадру.
Мы видим чудо: сценария нет, но он осуществлен.
Приказ снимать точно по сценарию правилен – нельзя же снимать без сценария.
7 июля 1925 года напечатана в «Киногазете» беседа с директором Первой госкинофабрики М. Капчинским. Очень толковое выступление директора.
Обещания, данные директором, были выполнены.
«К разработке календарного плана и к подготовительным работам приступили 25 июня. Комиссия ЦИК СССР, учитывая весьма серьезную работу по созданию «1905 года», постановила предложить фабрике ставить этот фильм в течение одного года при непременном условии – к 20 декабря 1925 г. дать из огромного сценарного материала определенное количество метража для демонстрации в дни 20-летия революции 1905 г. Это решение накладывает на нас обязательство построить соответствующим образом съемочный план.
Очевидно, начнем с крестьянской части. Будем снимать, вероятно, в Тамбовской губернии. Затем – флот и восстание. К работам готовимся достаточно серьезно. Конечно, никаких случайностей»[18].
Тут говорится о сценарии бесповоротно.
Успех был не случаен: удача завоевана на широком поле поиска.
В Немчиновке в верхнем этаже небольшой дачи жила Агаджанова-Шутко, в нижнем этаже жил Бабель.
Наезжал Казимир Малевич.
Сценарий диктовался, обсуждался, записывался. О съемках, как о деле решенном, писал матери Сергей Михайлович:
«Ставлю картину «1905». На днях начинаю снимать. Июль – в деревне (окрестности Москвы – усадьбы – и Тамбовская губ.). Август, сентябрь (может быть, октябрь) на юге (Одесса и Севастополь). На эту картину отпущен год (сделать к августу 1926 года). Параллельно буду снимать «Беню Крика», сценарий Бабеля. (Помнишь, ты читала эти «Одесские рассказы» в «Лефе»?)…» («Броненосец «Потемкин», стр. 26).
Есть у рыбаков понятие тройная уха: варят на берегу реки уху из ершей, ершей выбрасывают, в той же воде варят окуней – выбрасывают, потом бросают красную рыбу, варят и с перцем едят на здоровье.
Хотели сварить двойную уху.
Сценарий «1905 год» писался неопытно и недолго.
Материал собирался прилежно; то, что кажется импровизацией, появлялось в результате долгой работы.
В искусстве нужно широкое поле.
М. М. Штраух вспоминает, что еще до поездки группы в Ленинград он собирал материал о революции 1905 года; Штраух посещал Ленинскую библиотеку: «Однажды я наткнулся во французском журнале «Иллюстрасьон» на интересный материал. На рисунке художником, очевидцем событий, был изображен расстрел на Одесской лестнице. Удивившись оперативности западной журналистики, я показал рисунок Эйзенштейну» («Броненосец «Потемкин», стр. 61).
Во всяком случае, о лестнице в Одессе, как и о съемке инвалида, попадающего в разгон демонстрации, группа знала до поездки в Одессу.
Киноработа часто неожиданна.
Поехали в Петроград. Там была стандартная плохая погода. Съемки шли.
Цитирую дневник Капчинского (рукопись):
«9 сентября для съемок первого эпизода группа – Эйзенштейн, Александров, Штраух, Гоморов, Левшин, Антонов, оператор Левицкий со своим ассистентом Данашевским, администраторы Котов и Крюков – выехала в Ленинград. Начали работать. Провели несколько съемочных дней и ночей, но пришлось резко затормозить. Небо безнадежно затянуло. Сентябрьские дожди. Ни на час перерыва. Как будто не очень его, дождя, и видно, но мокрый туман заполнил весь город».
Эйзенштейн написал в Москву, предлагая пока что законсервировать постановку.
Съемки все же шли.
Сняли эпизод железнодорожной забастовки, разыскали конки к прицепным вагончикам, которые ходили на Шлиссельбургское шоссе, – сняли. Поехали снимать эскадру в Кронштадт, но эскадра была на маневрах.
Штраух вспоминает приезд директора М. Капчинского: «Посмотрев на небо, затянутое тучами, он (Капчинский. –
Экспедицию свернули в три дня и отправили в Одессу.
В Петрограде успели снять мертвый город во тьме: Невский, освещенный прожектором с башни Адмиралтейства.
Для Сергея Михайловича это, может быть, было воспоминанием о ночи перед Февральской революцией.
Оператор Левицкий, превосходный художник, не поехал в Одессу. Его сменил Эдуард Тиссэ, который только что в Одессе, при солнце, отснял картину «Еврейское счастье».
Приехали в Одессу.
В тумане кричат пароходы. В тумане бродят по городу простаивающие киногруппы.
Сергей Михайлович, Эдуард Тиссэ плавали на лодке.
Смотрели на берег. У Тиссэ с собой киноаппарат.
Эдуард снял густой туман, закрывающий город, еще не зная, как пригодится кусок.
Эйзенштейн рассказывал: «Растрепанную корпию тумана кое-где пронизывают редкие нити солнечных лучей. От этого тумана образуются золотисто-розовые подпалины.
И туман кажется теплым и живым.
Но вот и туман задернулся вуалью облаков, как бы завидуя собственному отражению в море, покрытому лебяжьим пухом «туманов» («Броненосец «Потемкин», стр. 101).
