тигрица.

— Что-то ты её с диким зверьем сравниваешь!

— А в ней и есть что-то дикое.

— Звериное?

— Нет, неприрученное. Я не умею красиво говорить, но я видел тигров в клетке. Какие-то они сломленные, что ли… Даже рычат больше от бессилия. А на воле наверняка у них и поступь другая, и шерсть лоснится, и рык… мурашки по коже!

— Ну, понял! Значит, она — тигрица, тобой с хутора вывезенная… А что же ты сам-то на ней не женился?

— А она не хотела клетку… маленькую. Может, своего тигра ждала? Знаю только, что она панически боялась бедности. Так что же мог дать ей я? Угол в какой-нибудь дыре? Случайный заработок? Словом, Крутько дал ей все, что она хотела: квартиру, приличную зарплату…

— Глупая она!

— Напуганная… Чего это мы о Светке разговорились? Между нами никогда и намека не было на серьезные чувства. Будто и правда мы с ней были близкими родственниками…

— Со Светкой мы разобрались, а вот, пан Шахерезада, дождусь я наконец твоего рассказа?

— А дело было так…

— Мама, привези мне крокодила! — кричал ей Павлик. — Такого жирного-жирного!

'Почему именно жирного? — думала Катерина, глядя в вагонное окно на своих близких. — Может, надувного?'

Наконец поезд тронулся, и только тут Катерина обнаружила, что делегация врачей, с которыми она должна была ехать в Берлин, оказалась в другом вагоне, вообще неизвестно в каком. Она оглядела своих попутчиков: женщину с дочерью — они везли такое множество баулов и узлов, что часть из них вынуждены были держать на коленях; мужчину в плаще и с одним портфелем — этот вцепился мертвой хваткой в свой портфель, будто кто-то пытался у него отнять неведомую ценность. Правда, по мере того как поезд удалялся от Москвы, мужчина становился все более спокойным и даже начал с интересом поглядывать на Катерину.

Вдруг дверь купе распахнулась, и знакомый веселый голос произнес:

— Катерина Остаповна, а я за вами. Семеро безнадежно тоскующих мужчин в другом вагоне ждут прекрасную даму-переводчицу!

— Профессор Шульц! — облегченно вздохнула она; перспектива ехать всю дорогу с посторонними людьми уже начала её томить.

— Мы договорились с проводником — у нас в вагоне есть свободное место… Где здесь ваши вещи? — он легко подхватил чемодан Катерины, пропустил её вперед и, идя следом, продолжал говорить: — С этими рассыльными просто беда, вечно что-нибудь напутают. Решил, видите ли сейчас ведь каждый сам себе командир! — что раз вы из другого ведомства, то и ехать можете отдельно.

— Еле нашел, ей-богу! — жаловался он, открывая перед нею двери. — Хорошо, Фирсов запомнил номер вашего купе, а то все двери пришлось бы открывать!

Он распахнул дверь своего купе и пододвинул замешкавшуюся Катерину.

— Извольте любить и жаловать! Наша переводчица — Катерина Остаповна. Говорил я тебе, Фирсов, учи языки: теперь из-за тебя человеку приходится в такую даль ехать!

— Глядя на такое чудо, — промурлыкал Фирсов, целуя молодой женщине руку, — я и вовсе от языков отвернусь! Если бы не я да ещё пара моих товарищей, созерцали бы вы сейчас такую красавицу?!

За пять лет супружества Катерина ехала куда-то без мужа в первый раз. И никогда прежде ей не приходилось бывать одной в такой вот мужской компании. Хирургов было семеро, и они сгрудились вокруг маленького столика, куда уже успели выставить бутылку какой-то жидкости тепло-коричневого цвета безо всяких наклеек. Просто хрустальная бутылка из чьих-то дореволюционных запасов. В качестве закуски на газете лежали лишь кусочки, правда, умело и тонко нарезанные, простого деревенского сала.

— И вот этим вы собрались угощать такую женщину? — хмыкнул один из мужчин и представился: — Профессор Алексей Алексеевич Подорожанский.

— Ничего страшного, — улыбнулась ему Катерина, — сейчас мы все исправим, если вы разрешите мне покомандовать. Просто как женщине!

— Согласны! — закивали мужчины.

Они выжидательно смотрели на нее: ведь от того, как она себя с ними поведет, многое зависело. Какую границу она для них очертит? Будет ровна со всеми или станет выделять кого-то? Начнет кокетничать и глупо хихикать, вызывая в них ревность и раздражение, или создаст тепло и уют, поровну разделяя между ними внимание?

— Для начала предлагаю делать все со вкусом — мы ведь никуда не торопимся?

— Не торопимся! — хором сказали они, оживляясь: их товарищ прекрасного пола не была ни кокеткой, ни синим чулком и, похоже, имела достаточное чувство юмора.

— Для начала переоденемся в домашнее. Мужчины — в соседнем купе, я здесь. Обязательно все моют руки — я проверю!

Хирурги довольно засмеялись. Четверо врачей сразу вышли из купе, а оставшиеся трое защелкали замками своих чемоданов и тоже шмыгнули за дверь. Катерина слышала, как они весело гомонили за стенкой.

Когда минут через десять они осторожно постучали, Катерина уже ждала их, переодетая в облегающее шерстяное платье с небольшим кружевным воротничком. Платье удивительно шло к её белому лицу, черным, как спелая вишня, глазам, и в то же время действительно было по-домашнему уютным. На столике, покрытом белоснежной вышитой салфеткой, красовалась закуска — все, что Катерина взяла с собой в дорогу: курица, её любимые маслины, квашенные в бочке огурцы, колбаса, картошка и даже вяленый лещ — подарок отца; Катерина впервые подумала о Первенцеве как об отце — если бы он слышал сейчас её мысли, почувствовал бы себя счастливым.

— Вот только, извините, рюмок у меня нет, — пожаловалась она ошеломленным мужчинам.

Те сразу нашли рюмки, оживились, стали размещаться вокруг стола, по очереди представляясь ей и целуя руку:

— Торопов Иван Николаевич, профессор.

— Шульц Вильгельм Зигфридович, профессор — вы это и сами знаете, — улыбнулся тот, — но я специально стал в очередь, чтобы вместе с другими приложиться к царственной ручке!

— Так уж и царственной! — прыснула Катерина.

— Не скажите, для нас вы — царица! — запротестовал гривастый, заросший бородой и усами мужчина, и представился: — Верещагин Дмитрий Семенович, студент.

— Студент? — изумилась женщина. — А я думала, вы все — профессора.

Студенту было никак не меньше сорока.

— Студент, наша очаровательная лингвистка, — подтвердил он, — ибо, будучи профессором- терапевтом, решил переквалифицироваться в хирурги; разработанная мною методика лечения опухолевых заболеваний требует специальных знаний в области хирургии…

— Стоп-стоп! — крикнул самый молодой из них врач лет тридцати пяти. Я тоже хочу приложиться к прекрасной ручке, как и ещё двое моих жаждущих товарищей… Кроме того, я не профессор, а всего лишь доцент, но если бы я стал рассказывать нашей милой хозяюшке содержание моей будущей докторской диссертации…

— Ладно, Петруша, извини, я и сам не ожидал от нашего коллеги-терапевта такой речи — мне он казался очень немногословным! — Шульц тронул за плечо того, кого он называл Петрушей. — А это наше будущее светило, кардиохирург Петр Игоревич Коровин. По младости лет мы зовем его Петрушей.

— Кстати, коллеги, а как же мы будем обращаться к нашей единственной женщине? Неужели —