— Куда же мне такую красоту? — ахнула кормилица. — Больших деньжищ, небось, стоит?

— Куда-куда, — рассердился профессор. — Носить! А насчет деньжищ шибко-то не воображай! За что тут платить, когда сплошь дырки?

Он засопел и отвернулся, увидев, как по лицу растроганной Виринеи Егоровны поползли слезы.

— Так я и знал!.. Надеюсь, вы, молодой человек, над моим подарком не станете причитать?

Он небрежно вручил Яну пакет с белой мужской сорочкой, покрытой белой же вышивкой. Ян смотрел на неё во все глаза, как Золушка на хрустальные туфельки. Он мысленно представил сорочку на себе в сочетании со старенькими брюками и худым пиджаком, и невольно вздохнул.

— Няня! — крикнул Подорожанский, делая вид, что не замечает Янековых раздумий. — Ты не помнишь, где мой институтский костюм?

— Дак в шкапе, батюшка, куда ж ему деться?

— Неси!

— На что он тебе? — Виринея Егоровна перевела взгляд с Подорожанского на застывшего Янека и кивнула: — Бегу, родимый, несу!

Янек все ещё не понимал причины их суеты, пока из шкафа не был вынут со всеми предосторожностями дорогой черный костюм, сшитый, судя по всему, ещё в начале века.

— Не успели мне сшить этот костюм, как я из него вырос, — вздохнул профессор. — Буквально за два года набрал 'солидности' килограммов на десять… Примерь-ка ты, дружок, может, тебе подойдет?

— Алексей Алексеевич, — растерялся юноша, — я не могу!

— Можешь! — рассердился тот. — Что же мне его, на барахолку нести? А у тебя девушка появилась. Примеряй, не зли меня!

Пиджак оказался Яну немного великоват, а брюки коротковаты.

— Брюки-то я в момент удлиню, — заглянула ему в глаза Виринея Егоровна. — Бери, Янек, Алеша тебе от чистого сердца дарит! А от меня галстук прими, давай я тебе его бантом завяжу… Гляди, Алешенька, какой красавец! Перед таким любая девка не устоит!

За обедом они засиделись. Ян давно чувствовал себя своим в доме профессора и, хотя старался не злоупотреблять гостеприимством старших товарищей, бывал здесь с удовольствием, восполняя этими встречами тоску по домашнему теплу, которого у него давно не было.

В половине шестого Ян должен был встречаться на условленном месте с Таней. Времени у него оставалось совсем мало, и Ян предложил Подорожанскому отправиться вместе.

Девушка стояла на самом ветру, не догадываясь хотя бы спрятаться в подворотне, а когда мужчины подошли поближе, они увидели, что лицо у Тани залито слезами, и она продолжает тихо плакать, всхлипывая как ребенок.

— Янек, — она посмотрела на него своими большими глазами, в которых плескалось отчаяние, и перевела взгляд на профессора. — Здравствуйте… Я выскочила на минутку, предупредить, чтобы меня не ждали. Моя мама… Она заболела, я не могу её оставить.

— Что с вашей мамой? — мягко спросил Подорожанский.

— Не знаю, — даже в неверном свете уличного фонаря было видно, как покраснела Татьяна; она вообще легко краснела и оттого смущалась ещё больше. — На первый взгляд у неё все здоровое: печень, сердце, почки, но она слабеет день ото дня, а я ничего не понимаю в медицине…

Ян, обычно спокойный и легко забывающий огорчения, от волнения девушки и сам разволновался. Он взял её за руку:

— Не стесняйтесь, Танюша, мы ведь не случайные прохожие, а профессор Подорожанский — светило советской медицины.

— Правда? — Татьяна обратила сияющие глаза на Алексея Алексеевича, но тут же спохватились: — Вы ведь собрались на праздник, а тут я со своими бедами…

— А у нас есть свободных минут пятнадцать, — обратился профессор к Яну, как будто тот, а не он, был старшим.

— Конечно, Алексей Алексеевич, если мы и ненамного опоздаем, нам все равно будут рады!

В небольшой комнате на застеленной кровати лежала женщина в темно-зеленом шерстяном платье с наброшенной на ноги изрядно потертой беличьей шубкой. На её бледном как мел лице выделялись такие же большие, как у Татьяны, глаза, только не серо-голубые, а скорее, серо-зеленые. Пряди красивых русых волос, уложенные, очевидно, прежде в безукоризненную прическу, теперь в беспорядке падали на мраморный лоб.

Она напоминала утонченный изысканный цветок с надломленным стеблем, и выглядела скорее старшей сестрой Татьяны, чем её матерью.

— Господа, вы ко мне? — прошептала она и сделала попытку подняться. — Неудобно, я так некстати расхворалась…

— Лежите, лежите, — Подорожанский привычным жестом взял её за запястье и, вытащив из жилетного кармана часы, принялся считать пульс.

— А вы — кто? — спросила его мать Татьяны.

— Врач.

— Но у меня ничего не болит. Просто временами кружится голова…

— И в обмороки падаешь! — всхлипнула Татьяна.

— Танюша, зачем ты об этом говоришь? Обычная женская слабость!

— Извините, сударыни, — проговорил Подорожанский, — мне нужно сказать два слова наедине моему молодому другу.

Они вышли в общий коридор, странно пустой для коммунальной квартиры и этого времени суток.

— Ян, одна нога здесь, другая там, лети ко мне домой! Захвати мой докторский чемоданчик и скажи Егоровне, пусть нальет в банку горячего бульону, да пирогов завернет. Проследи, чтоб укутала потеплее…

— Алексей Алексеевич, — высказал удивление Ян. — Впервые вы меня к больной близко не подпустили! Разве моя помощь вам больше не нужна?!

— Твоя помощь нужна тысячам других больных, — потрепал его по плечу профессор, — а здесь… У Танечкиной мамы типичное истощение, отсюда и голодные обмороки. Ее кормить надо, батенька!

Виринея Егоровна просьбе Подорожанского не удивилась, быстро приготовила все необходимое и вручила Яну. Он в который раз подивился расторопности и сообразительности старушки.

Когда он, запыхавшись, вошел в комнату Филатовых, профессор о чем-то оживленно беседовал с матерью Татьяны. Вернее, Подорожанский рассказывал что-то веселое, а женщина с улыбкой кивала. Сама Таня сидела на стуле, так и не сняв пальто. Профессор поднялся навстречу Яну, забрал все, что тот принес и скомандовал:

— Живо бери Татьяну, и через минуту чтобы вас здесь не было!

— Но я не могу оставить маму одну, — запротестовала девушка.

— То есть как это 'одну'? — нахмурил брови Подорожанский. — Вы меня за человека не считаете? Или моего профессорского звания недостаточно для того, чтобы посидеть у кровати Александры Павловны?!

Татьяна опять покраснела.

— Я не то хотела сказать. Просто я подумала, что вы не обязаны…

— Не волнуйся, Танечка, — улыбнулась старшая Филатова. — Алексей Алексеевич любезно согласился побыть возле меня. Думаю, мы можем ему довериться…

— Поплавский, я вами недоволен, — проговорил Подорожанский. — Раньше вы были куда расторопнее… Ну посуди сам: студенческая свадьба! Что будет делать среди молодежи такой старый мухомор, как я? А с Александрой Павловной нам найдется, о чем поговорить. Так что идите и рано не возвращайтесь!

Молодые люди покорно пошли прочь, а у порога Татьяна замешкалась и выпалила профессору:

— А вы вовсе и не старый!

Подорожанский с Александрой Павловной засмеялись.

По улице они шли рядом, но брать Таню под руку Ян не решался, а осмеливался только в редкие минуты поддерживать её под локоть, если она спотыкалась или могла оступиться.

Непонятная робость овладела им. С девушками, встречавшимися ему прежде, Ян вел себя не в пример