С годами решимости пойти на солнцепоклонников приступом у него сильно поубавилось: теперь-то он знал, как труднодоступны их сокровища. О том, чтобы без верховного мага войти в храм, где сектанты молились драгоценной скульптуре своего Бога, нечего было и надеяться! Неизвестно, на какой камень, не дай Бог, наступишь, из какого угла может прилететь твоя смерть!

В своих первоначальных планах он было подумывал: не принять ли самому — для пользы дела! — чужую веру, не притвориться ли озаренным высшим светом? Но потом понял, в его возрасте это покажется просто подозрительным. Иное дело — Алька. Конечно, поначалу малец боялся: как да что? Мол, сможет ли он притворяться так, чтобы не догадались. Ведь если солнцепоклонники о чем проведают, убьют и его, и Батю.

Старший товарищ немало над его доводами поломал голову, а при следующей их встрече повел такой разговор:

— Ты, сынок, и не притворяйся. Говори что думаешь.

— Так ведь станут уговаривать. Вон, Саттар-ака уже заводил речь…

— Пусть себе заводит. Ты мне вот что скажи: веришь в этого Арала?

— Так ведь солнце — вот оно!

— Разумею… От Христовой веры отрекаться заставляют?

— Вроде нет.

— Тогда соглашайся. Пока в послушниках походишь, а там — то ли падишах умрет, то ли осел сдохнет!

— Что?

— Ничего. Одну побасенку персидскую вспомнил… Перехитрить их и не пытайся, кишка тонка! Живи, будто ты с этой жизнью смирился. Забудь пока, что там, снаружи, все по-другому.

Давненько состоялся у них с Батей этот разговор, а вот именно сегодня — в один день с Аполлоном! — он через Рогнеду дал знак: поговорить надо!

Верховный маг считал, что никто из посвященных, а тем более слуг, не знает ни про глазки в стенах, ни про щели для подслушивания. Но постоянно выяснялось, что обитатели Аралхамада если прямо об этом и не говорят, то подозревают, и потому действуют по поговорке: береженого Бог бережет! То есть на всякий случай меры принимают. Потому Алимгафар со слугой Батей на первый взгляд просто носили на кухню мешки с картошкой. Посвященные, особенно нижних ступеней, до кухонных работ порой снисходили. В охотку.

Батя сообщил, что план переходов у него готов, ловушки на пути размечены — недаром же он так старательно сопровождал выходящих на охоту посвященных! Алимгафару сие узнать не удавалось. Приданные ему в провожатые послушники сами занимались обезвреживанием ловушек, оставляя ждать его в одном из переходов, а на обратном пути из города опять их заряжали. Дело было не в том, что маг ему не доверял, но послушниками были рожденные в Тереме, коренные жители Аралхамада, им и бежать-то было бы некуда, а он все ещё считался чужим. По крайней мере, до праздника весеннего равноденствия, когда кровь жертвы свяжет его с остальными крепче родственных уз… Остается вызнать время, когда снимается защита и в заколдованной стене обозначается проход наружу.

— Веришь ли, — сообщил Бате Алька, — меня сегодня Аполлон о том же попросил.

— Как, этот земляной червь ещё жив? — хмыкнул Батя; он все не мог простить бывшему артельщику обвинения 'христопродавец', которое тот когда-то бросил ему в лицо. — Никак тоже бежать собрался?

Юноша кивнул.

— А спросить ни у кого и не спросишь. Из твоих 'верхних' кто об этом знает?

— Адонис. У него пятая ступень. Маг его очень уважает. Говорит, в женщине нет для него секретов.

— Эх, найти бы такую женщину, чтоб и умная была, и головы не потеряла! Может, он в постели-то и проболтается? — мечтательно проговорил Батя. — Да только где же её найдешь?!

— Есть такая женщина, — помедлив, буркнул Алимгафар.

— Что вы делаете в моем номере? — спокойно, но сухо спросила Катерина, хотя внутри у неё все буквально кипело от ярости: за кого принимает её этот… шпион?!

— Кажется, Катерина Остаповна, вы мне не рады? — подчеркнуто удрученно вымолвил гость, впрочем, не трогаясь с места.

— Представьте себе, не рада, — тем же тоном подтвердила она.

— Как жаль! — он покачал головой. — А я ведь, можно сказать, к вам с дружеским визитом. Вы просто не догадываетесь, как много выиграете от дружбы со мной! И наоборот, как много неприятностей доставит вам наша ссора!

— Немедленно покиньте мой номер или я сейчас же вызову администратора отеля! — нахмурила брови Катерина.

— А вот этого я делать вам не рекомендую, — Петр Игоревич поднялся, и в его руке тускло блеснул револьвер.

Катерина, как ни странно, ничуть не испугалась. Давнее цирковое прошлое, казавшееся ей прочно забытым, вдруг ожило в ней. Она вспомнила Василия Ильича и Альку Аренских, которые увлеченно преподавали Ольге некоторые приемы вольной борьбы — мол, они могут понадобиться в её клоунских репризах. Ольга потом, смеясь, осваивала их с Катериной, а та как-то шутя, неожиданно для себя, вдруг бросила через бедро Герасима, на что он шутливо жаловался Аренскому: научил женщин на свою же голову!

Глядя в глаза так вдруг изменившемуся, а раньше простецкому, добродушному Петруше, она шагнула прямо на револьвер. Врач, решивший её просто попугать, от неожиданности отшатнулся. Катерина нырнула ему под руку и заломила её за спину. От волнения она сделала это так резко, что Коровин вскрикнул и выронил револьвер. Не отпуская руку, молодая воительница довела его до двери, открыла и выпроводила неудачливого посетителя в коридор.

Она закрыла дверь изнутри, но, помня, как он проник в номер в её отсутствие, продела в ручку двери ножку стула…

Когда Петра Игоревича Коровина вызвали в ОГПУ и предложили, памятуя его прежние заслуги перед революцией, приглядеть за уезжающими во вражескую страну врачами, он, не колеблясь, согласился. По его мнению, офицер, состоящий на страже безопасности страны, был абсолютно прав, не доверяя старым медикам: они все учились ещё при царской власти, активно лечили аристократов и их деток… Где еще, как не в этой среде, могли прятаться затаившиеся враги?

Выданный ему — на всякий случай! — револьвер и вовсе поднял Петрушу в собственных глазах. Кому же, как не ему, можно доверить охрану революционных завоеваний? Он забыл, что и сам поступал в институт при той же царской власти и не только не платил за обучение, а, признанный талантливым учеником, сам получал стипендию от этой власти!..

Только что он парил в горных высотах, точно орел, чувствуя себя могущественным и внушающим страх, и вдруг такой афронт! Он даже заплакал от бессилия, прислонившись к стене гостиничного коридора. Эта… шлюха, которую он собирался приручить: запугать, заставить валяться у ног… А потом и в постели!.. Она так с ним обошлась! Ведь стоит ему замолвить где надо слово о её связи с этим буржуем Астаховым, сбежавшим от революции в Швейцарию… Что там ГПУ, муж прекрасной переводчицы небось дорого даст за такие сведения! Но почему тогда она не испугалась? Не виновата или настолько развращена? Может, между ними ничего не было? Но тогда почему она не ночевала в номере?

В своих планах шантажа Катерины он никак не мог предусмотреть такого поворота событий. Любая женщина в этих обстоятельствах — или почти любая! согласилась бы хоть выслушать: чем он располагает, какие способы давления на неё собирается применить? Поторговалась бы, наконец! А эта? Случившееся ни в какие ворота не лезло! И потом… Револьвер! Что он скажет капитану Мережко, давшему это ответственное задание? Завалил все дело, не успев начать?!