смычки между городом и деревней. Экономический союз пролетариата и крестьянства вырывал почву из-под ног мелкобуржуазной контрреволюции. С другой стороны, переход к нэпу, как уже отмечалось, на первых порах по крайней мере вызывал в определенных кругах белой эмиграция надежду на капитуляцию Коммунистической партии, на возможность политических уступок с ее стороны.

Вернемся ненадолго к началу нэпа и возьмем в качестве примера одно из выступлений П. А. Сорокина — бывшего эсера, профессора социологии, высланного из Советской России за контрреволюционную деятельность. Выступая в Берлине в октябре 1922 г. на собрании Союза русских журналистов и литераторов, он сказал, что с введением нэпа российская деревня стала оживать, появился стимул к труду. Он отметил и такие явления, как рост деревенской буржуазии, появление и в городе новой буржуазии, занимающейся, по его словам, спекуляцией и мошенничеством. Из всего этого Сорокин делал следующий вывод: если в России будет «мир и сытость», то власти придется уступить. Он уверенно заявил тогда, что будущее будет принадлежать той партии, которая наиболее полно отразит интересы крестьянина, кулака и середняка. Сорокин рассчитывал вернуться в Россию годика через четыре¹⁷, примерно к 1927 г., когда, по его мнению, в стране якобы произойдут уже политические изменения. Питирим Сорокин, пользующийся на Западе репутацией ученого-социолога, попал явно впросак, берясь прогнозировать тенденции социально-экономического развития советского общества, как, впрочем, попадал он не раз и в последующие годы.

И сам Милюков, по его собственному признанию, за период с 1922 по 1926 г. уточнял пять раз свой тезис «об эволюции советской системы». Вокруг этого вопроса возникла перепалка между разными эмигрантскими деятелями. Е. Д. Кускова, например, участвовавшая в создании РДО, выступила с прямой критикой избранной Милюковым тактики, указывая, что Советская власть признана населением и никакого политического «термидора» в России не происходит¹⁸. Несколько в другом плане вел полемику С. П. Мельгунов — буржуазный историк, выступавший против любых приемов «новой тактики» и только за вооруженные методы борьбы с Советской властью.

В правых, черносотенных кругах эмиграции Милюкова считали чуть ли не главным виновником многих бед России. Объявленная им «новая тактика», критика белого командования и Врангеля вызвали еще большее ожесточение среди белогвардейского офицерства. В одном письме Милюкову, подписанном «Здравомыслящий чин армии генерала Врангеля Петров», говорилось: «Настоящим прошу вас прекратить делать выпады против армии ген. Врангеля, так как вы в свое время имели возможность строить Россию как вам хотелось, не сумели — не на кого пенять… В противном случае вам может стоить жизни. /163/ Находясь здесь, во Франции, имею своих сторонников в этом отношении, а деньги для этого дела всегда найдутся»¹⁹.

Взаимная ненависть представителей разных группировок выливалась в открытые потасовки на эмигрантских собраниях. В Милюкова стреляли монархисты-белогвардейцы во время одного его выступления в берлинской филармонии. Только случай спас ему жизнь. Был убит другой лидер кадетской партии — правый кадет В. Д. Набоков.

Нужно сказать, что одним из аспектов «новой тактики» было стремление установить контакты с контрреволюционными элементами внутри Советской России, использовать в этих целях нелегальные и легальные возможности. Республиканско-демократическое объединение пыталось найти в нашей стране какие-нибудь «организации», разделяющие его платформу. Милюков открыто призывал к координации усилий с «внутренними силами». Никаких результатов в этом деле милюковцам добиться не удалось, хотя известны отдельные попытки, сделанные в этом направлении. Д. И. Мейснер рассказывает о неудаче, постигшей одного из эмиссаров Милюкова, который должен был в СССР устанавливать связи и искать точки опоры. Во второй половине двадцатых годов, судя по переписке руководителей организации «Крестьянская Россия» с Милюковым, ими засылались на советскую территорию литература РДО и газета «Последние новости». От случая к случаю эту акцию пытались осуществлять через Харбин²⁰.

Милюков и его сторонники из республиканско-демократического лагеря — кадеты и бывшие эсеры, — как уже было показано, вели борьбу против международного признания Советской республики. Мы рассказывали о поездке Милюкова и Авксентьева в 1921 г. в Америку, где они пытались воздействовать на «общественное мнение», чтобы задержать развитие американо-советских экономических отношений. Позже Милюков выступил против тех эмигрантских деятелей, которые утверждали, что после признания капиталистическими державами Советская власть ускорит и усилит якобы сделанные ею «уступки капитализму». Может случиться и обратное, писал Милюков, что Советская власть после признания легче сладит со своей оппозицией и использует его для собственного укрепления. «Уже и теперь (речь шла о 1924 г. — Л. Ш.), заметив опасность уступок капитализму, Советская власть объявила войну частному капиталу Ее опорой продолжает оставаться национализация всей крупной индустрии и монополия внешней торговли»²¹. Последующее развитие событий показало, что Милюков проявил здесь определенную проницательность. И за рубежом, и внутри страны никто не мог помешать тем объективным процессам, которые привели к окончательному решению в экономике СССР вопроса «кто — кого».

Весной 1928 г. новые нотки прозвучали в выступлениях такого идеолога правых кругов эмиграции, как П. Б. Струве. Анализируя /164/ сложившуюся к тому времени международную обстановку, он констатировал, что Советская Россия страшна западным государствам прежде всего как коммунистический очаг. По его словам, внутренние условия капиталистических стран (успехи рабочего и коммунистического движения) диктовали буржуазным правительствам необходимость проведения осторожных, скрытых действий. Учитывая эти политические реальности, Струве призывал западные державы к осуществлению «экономической интервенции» против Советского Союза. «Никаких кредитов, никаких длительных связей — вот формула этой негативной, или отрицательной, интервенции…»²² Подобную линию поведения Струве рекомендовал всем западным капиталистическим государствам. Он хотел еще верить в «экономическую капитуляцию и политическое крушение» Советской страны.

Через месяц после этого заявления Струве Милюков снова был в Америке. Во время одного публичного выступления его спросили: «Когда приблизительно можно ждать падения Советской власти?» Он отшутился: «Пусть кто-нибудь из зала ответит мне на этот вопрос». И на многие другие вопросы, как было отмечено, он отвечал скороговоркой, очень невразумительно, без былого апломба. «Быть может, — сказал Милюков неуверенно, — Советская власть переродится сама…»²³ Прошло еще несколько лет, и в эмигрантском журнале «Современные записки» можно было прочитать, что «цветы капитализма» в России давно облетели и огни его догорали²⁴. А газета «Возрождение», не без злорадства по адресу Милюкова, констатировала тот факт, что среди европейских политиков уже окончательно выброшена за борт теория эволюции Советской власти, от которой даже «Последние новости» отреклись на пороге 1930 г.²⁵

Насквозь буржуазная, говорил о кадетской партии В. И. Ленин, эта партия не была в то же время прочно связана с каким-либо одним классом российского общества. Он обращал внимание на крайнюю неопределенность и непоследовательность кадетской программы. В свою очередь и российская буржуазия отличалась неоднородностью своего состава: узкий слой «зрелых и перезрелых капиталистов» и очень широкий слой «мелких и частью средних хозяев». Отсюда и непрекращающаяся борьба на политической арене дореволюционной России двух буржуазных тенденций — либеральной (или либерально- монархической) и демократической²⁶. Эти тенденции давали о себе знать и в эмиграции, в деятельности заграничных организаций русской буржуазии. В условиях эмиграции стали действовать и другие факторы, которые способствовали развитию центробежных процессов, вызывали образование новых политических комбинаций и направлений.

Республиканско-демократическое объединение, о котором шла речь, не было похоже на обычную политическую партию. /165/ Оно было задумано как объединение организаций и не имело четко разработанной структуры. Одной из организаций, входивших в РДО, была «Крестьянская Россия», которую возглавляли бывшие эсеры А. А. Аргунов и С. С. Маслов. По существу она пользовалась полной самостоятельностью. В декабре 1927 г. в Праге состоялся съезд «Крестьянской России», на котором 18 делегатов, приехавших из разных стран, объявили о том, что их организация теперь будет называться «Крестьянская Россия — трудовая крестьянская партия»²⁷. Новое название не внесло, однако, никаких изменений в антисоветскую, контрреволюционную направленность