В поезде мама говорит:
— Юкио, теперь господин Такагаши — твой папа. Называй его папой, хорошо?
— Юкио, — говорит господин Такагаши, гладя меня по голове. — Я давно хотел сына, похожего на тебя. И я счастлив. До Нагасаки ехать больше недели. По пути мы будем останавливаться в больших городах и ночевать там. Ты привыкнешь называть меня папой еще до того, как мы окажемся в Нагасаки, я уверен.
— Теперь твое имя — Юкио Такагаши, — говорит мама. — Так тебя будут звать всегда.
— А как твое, мама? — спрашиваю я.
— Марико Такагаши.
Папа начал работать сразу по приезде в Нагасаки. Каждый день он занят в лаборатории. На выходных мы ездим за город, на речку или на море и берем с собой обэнто, приготовленное мамой. Мы ловим рыбу, плаваем, гуляем вместе, поднимаемся на гору, которая неподалеку от нашего дома. С вершины видны дома, храмы, школы, река… Папа говорит: «Место, где мы живем, называется долиной Урагами. Здесь красиво, правда?»
В Нагасаки многие здания называются церквями. Толпы людей входят туда и выходят. Женщины покрывают головы белыми платками. Как-то раз я спросил маму: «Кто эти люди?» И она ответила: «Католики, как Шинпу-сама в Токио».
Я не играю с соседскими детьми и не понимаю языка, на котором они разговаривают. Папа объяснил, что они используют слова местного диалекта, и сказал, что со временем мы тоже научимся на нем говорить. Поэтому я один. Но мне не скучно. Совсем наоборот, здесь все гораздо лучше, чем в Токио. Никто не кидает в меня камнями, не плюется и не кричит: «Тетенашиго!» или «Сын байшунфу!» Папа пытался познакомить меня с детьми своих коллег по работе, но мне больше не хочется с ними встречаться. Папа не настаивает. Почти все время я провожу дома с мамой. Мне не хватает только ее.
Дома мне не нравится только то, что папа теперь спит с нами — со мной и с мамой. Не понимаю, почему он ложится к нам в кровать. Засыпая, он кладет руку маме на живот. И каждый раз я убираю его руку и говорю:
— Это моя мама. Не трогай ее!
Но он по-прежнему спит с нами.
— Ты хочешь украсть у меня маму! — кричу я. — Ненавижу тебя! Уходи!
И колочу его в грудь. Так каждую ночь. И каждую ночь он обнимает меня и крепко прижимает к себе — пока я, наконец, не успокаиваюсь. Мне так страшно, что мама меня больше не любит, хотя она не перестала мыться вместе со мной и говорить: «Сынок, ты — самое дорогое, что есть у меня в целом мире».
Мне исполнилось шесть. Я больше не бью папу. Я привык, что он спит с нами. К моему дню рождения папа освободил комнату, соседнюю с нашей спальней. Он вынес оттуда все: одежду, книги, мебель. И поставил вместо этого письменный стол, этажерку и деревянную коробку для игрушек.
— Это правда моя комната? — спрашиваю я.
Он улыбается:
— Да. Твоя и ничья больше.
Он толкнул раздвижную дверцу ошира и сказал:
— Можешь класть сюда свой футон, когда решишь спать ночью один.
— Да! Я хочу оставаться один в своей комнате даже ночью.
В апреле я пошел в начальную школу. Утром мы выходим из дома вместе с папой. До школы пятнадцать минут пешком. Папа провожает меня, а потом садится в автобус и едет в лабораторию. В мой первый день в школе папа идет со мной, чтобы познакомиться с директором и с учителем. Домой я возвращаюсь один. Меня ждет мама, а на столе — полдник, который она мне приготовила.
По дороге в школу я прохожу мимо церкви под названием «Урагами — Тэншудо». Это огромное здание. Мне любопытно зайти внутрь, но я не решаюсь.
В школе у меня тоже нет друзей. В свободное от уроков время я сижу у себя в комнате: рисую, читаю, мастерю что-нибудь. Иногда хожу к ручью, который протекает мимо нашего дома. В ручье плавают мелкие рыбки. Я ловлю их руками, а когда собираюсь возвращаться домой, выпускаю обратно в воду.
Кто-то из папиных коллег сказал:
— Бедный Юкио. У него до сих пор нет друзей.
— Наоборот, ему повезло, — ответил папа. — Он интересуется многими вещами. Его преподаватель говорит, что Юкио внимателен к другим ученикам. У него хорошие отметки. Он даже помогает товарищам, когда они не могут справиться с заданием. Я горжусь своим сыном.
В день рождения, когда мне исполнилось семь лет, я гулял в парке. И увидел девочку, игравшую в песочнице, а рядом на скамейке сидел ее отец с книгой в руках. Это напомнило мне Токио: совсем как
Где они теперь? Думаю об этом постоянно. Через несколько дней говорю маме:
— Я часто вспоминаю ту девочку и ее папу в Токио. Ведь Одзисан — мой настоящий папа, правда?
Мама поражена. Лицо ее побледнело. Она молчит. А я все жду, что она ответит. Наконец она говорит, опустив глаза:
— Да, он твой настоящий папа.
Голос ее дрожит. Я спрашиваю:
— А та девочка, кто она такая?
— Твоя сводная сестра, — отвечает мама.
— Сводная сестра? Как это?
— У вас один папа, но ее мама — не я.
Я запутался.
— Значит, мой настоящий папа развелся с тобой и женился на маме той девочки?
Мама качает головой:
— Нет, мы с твоим папой никогда не были женаты.
— Не понимаю. Как же могут родиться дети без женитьбы?
Мама молчит.
— Почему же ты обманывала меня и говорила, что мой настоящий папа исчез еще до того, как я родился? Почему я должен был называть папу Одзисаном?
— Потому что он не хотел, чтобы другие люди знали, кто ты такой.
Долгое молчание. Потом я снова начинаю задавать вопросы:
— Моя сводная сестра младше меня?
— Да, — отвечает мама. — Младше на три месяца.
— Я решил жениться на ней.
— Что? Что ты сказал?
— Мы поклялись пожениться.
— Нет-нет, это невозможно!
— Почему, мама?
— Потому что вы кровные родственники, у вас общий папа.
— Из-за этого нельзя жениться?
— Ты все поймешь, когда вырастешь. Хватит расспрашивать про них. Мне хочется забыть обо всем, что было в Токио. Кроме нас с тобой, об этом никто не должен знать, прошу тебя.
Мама вот-вот заплачет. Я больше не задаю вопросов. Не хочу, чтобы она снова грустила. Она ни разу не плакала с тех пор, как мы приехали в Нагасаки.
