— Я расскажу вам вкратце. Джунгли — это непрерывная жара и влажность. Вокруг туча кровососов, иногда смертельно опасных. Ядовитых тварей там больше, чем в России картошки, и уже через неделю жизни в джунглях вы обзаводитесь целым зоопарком самых разнообразных паразитов. Там очень хорошо умирать. А вот жить, наоборот, очень плохо.

— Но он сам себя туда загнал, — усмехнулся Нессельроде. — Похищение подданного Российской империи, да еще такого как вы...

— Да кто вам сказал, что Гоюн в джунглях? — перебил я его.

— У нас есть оперативная информация, — повторил Шебаршин.

— Которую, как я подозреваю, подкинул вам Гоюн. Он опытный игрок и знает, как пустить погоню по ложному следу. На то, чтобы укрыться, у него был фактически месяц — гигантский срок при его возможностях.

Государь испытующе посмотрел на Шебаршина, потом на меня.

— Князь, а почему вы уверены, что Гоюн стал укрываться месяц назад?

— Потому что примерно в это время он исчез из своего поместья.

Император снова перевел взгляд на Шебаршина.

— Гоюн исчез из вашего поля зрения три недели назад, не так ли, генерал?

Шебаршин молча кивнул.

— А не провести ли серьезную проверку ваших людей, Шебаршин? — не без тени ехидства заметил Нессельроде.

— А заодно и ваших, — огрызнулся председатель ИКГБ.

— Не ссорьтесь, господа, — прервал их государь. — Значит, вы полагаете, князь, что Индонезия — ложный след. Где же нам искать Гоюна?

— Где угодно, — усмехнулся я. — Хоть на афгано-пакистанской границе.

Присутствующие за столом от неожиданности крякнули и переглянулись.

— Однако, князь, — государь разгладил усы, — такое место укрытия для Гоюна кажется мне наименее вероятным.

— Это правда, князь, — добавил Нессельроде. — Афганистан независимое государство только формально. Он целиком следует в русле нашей политики. Там размещено несколько наших баз. Пакистан — после развала США и НАТО — формально нейтральное государство. Но он давно уже действует только с оглядкой на Петербург. Позволить себе укрывать врага Российской империи в Исламабаде вряд ли решатся. Вы бы еще сказали, что он укрывается в Туркестане или Астрахани.

— Там есть много мелких исламистских групп, не симпатизирующих России, — заметил я. — А местность очень способствует тому, чтобы укрыть хоть пару полков, не говоря уж об одном пророке.

— Нами не зарегистрированы контакты Гоюна или его людей с исламистами, — неодобрительно покосился на меня Шебаршин.

— Тем более вероятно, что он прячется именно у них, — ответил я. — Поймите, оценивать поступки Гоюна, опираясь на обычную логику, невозможно. У него другая логика.

— Какая, позвольте спросить? — нахмурился государь.

— Делать то, что считают нелогичным его враги. Поверьте, это очень сильная стратегия. Так что если хотите сузить область поиска, выберите места, где наиболее вероятно появление Гоюна, и исключите их. Гоюн там не появится.

— Но, однако, если действовать просто вопреки логике, здравому смыслу, так сказать, это ничем хорошим не кончится, — проворчал Нессельроде.

— А кто сказал, что он действует вопреки здравому смыслу? — усмехнулся я. — Уверяю, во всех его поступках очень много здравого смысла и логики. Просто они лежат всегда в иной плоскости. Он не играет по правилам противника, не сражается на выбранном им поле. В этом его сила. Если у вас сильная армия, он не пойдет против вас на открытый бой, он будет разлагать ее изнутри. Если ваша армия сильна духом, он расколет общество и противопоставит обывателей и буржуа вооруженным силам. В этом его стратегия. Так что не пытайтесь найти его уязвимые места. Он не даст вам туда ударить, потому что знает их лучше вас. Ищите свои слабые места и готовьтесь встретить там врага. Именно туда он ударит.

— Однако не демонизируете ли вы Гоюна? — заметил Шебаршин.

— Я демонизирую?! — я изобразил усмешку на лице. — Господь с вами, генерал. Посмотрите на нас. Государь мощнейшей в мире державы, два его силовых министра, ведущий промышленник и знатнейший вельможа империи собрались на совещание о том, что делать с сыном бедного китайского лавочника! Притом этот несчастный Гоюн не премьер-министр Поднебесной, не командующий армией. Он всего лишь глава религиозной секты. Но он уже сумел похитить меня, удержать в плену больше трех месяцев и уйти безнаказанным. Это ли не признание его силы?

Собравшиеся снова переглянулись. Император нервно постучал пальцами по крышке стола.

— Вы действительно убеждены, что Гоюн скрывается на афгано-пакистанской границе? — спросил он меня.

— Вовсе нет, — пожал я плечами. — Я назвал это место навскидку. Он может быть где угодно.

Государь недовольно хмыкнул и повернулся к Нессельроде:

— Проверьте эту версию. Дайте поручение вашей резидентуре в Кабуле, отрядите авиа- и вертолетные патрули.

— Будет исполнено, ваше величество, — ответил генерал.

— У вас есть еще какие-либо идеи? — обратился ко мне государь.

— Есть, ваше величество. Но для начала я бы предложил оставить поиски.

Из уст собравшихся вырвался вздох удивления.

— Мы не можем себе этого позволить, — произнес государь. — Как великая держава, мы не можем позволить кому-либо покушаться на наших граждан и оставаться безнаказанными. На этих принципах наша держава стоит уже более восьмидесяти лет. Благодаря им мы стали ведущей страной мира. В этом наша сила.

— И эту нашу силу как слабость использует Гоюн, — улыбнулся я.

— Поясните, князь, — кажется, государь начинал сердиться.

— Все просто, ваше величество. Это не сила, это принцип, который мы возвели в закон: Российская империя всегда и везде защищает интересы своих граждан и карает покусившихся на них. Одно время это давало нам сильные позиции, но теперь ослабляет. Подлинная сила в свободе действий. А у нас нет маневра, нет свободы. Мы не можем не действовать так-то и так-то, а следовательно слабы. Гоюн этим и пользуется.

— Но что будет плохого в том, что мы будем преследовать преступника? — спросил государь.

— Вопрос в том, где и как мы его будем преследовать, — ответил я.

— Где угодно, — заявил государь.

— Любыми средствами, — добавил Шебаршин.

— Не считаясь с государственными границами, — объявил Нессельроде.

— Так было всегда, со времени свержения большевиков, — заключил Вольский.

— Но сейчас не тысяча девятьсот двадцать пятый год, — возразил я.

— Что вы имеете в виду? — пристально посмотрел на меня император.

— Извольте. Когда Корнилов объявил об отсутствии срока давности по преступлениям, совершенным большевиками, весь мир отнесся к этому с пониманием. Опубликованные в прессе материалы открытого судебного процесса о большевистских зверствах убедили мир в том, что большевики повинны в преступлениях против человечности. Да и что говорить, большевистская революция сильно напугала власть предержащих во всех уголках мира. Тогда мы пользовались широчайшей международной поддержкой, разыскивая большевистских преступников. И когда ваш царственный дед, ваше величество, провозгласил в качестве приоритетов государственной политики сбережение народа и законность, это вызвало широкое одобрение во всем мире. Наша страна впервые провозгласила, что высшей ценностью для нее является жизнь ее граждан. Она впервые признала, что закон выше воли отдельных людей. Для России это стало допуском в клуб цивилизованных держав. Прошло время, и народы третьего мира увидели в ней ту силу, которая поможет им избавиться от колониального гнета. Тогда мы тоже пользовались поддержкой мирового сообщества и на уровне властей, и среди обывателей. Наконец, настал период холодной войны с США, и