Она постаралась освободить голову, но он плотно сжимал ее подбородок. Он приблизил свое лицо так, что она могла ощущать его дыхание. Ненависть переполнила её. Танико подтянула ногу и дотянулась, чтобы снять атласный туфель. Он не успел остановить ее, как она ударила туфлей по его лицу. Он отскочил от неё, его рука рванулась к мечу. В стране, где чистоплотность является частью религии, не было большего оскорбления, чем быть ударенным чем-то из обуви. Меч уже был наполовину выдвинут из ножен, когда он, дрожа, остановил себя.

– Если я убью тебя сейчас, я должен буду отвечать перед твоей семьей. Я всё ещё нуждаюсь в поддержке Шимы, но даже такой трус, как твой отец, от меня отвернётся. Я посоветуюсь с ним прежде, чем принимать против тебя меры. Считай себя под арестом. Тебе запрещено покидать свои покои. Когда я вернусь в Камакуру, то решу, что с тобой делать. И что делать с этим отродьем Такаши, которого ты заставила меня усыновить. – Он вогнал меч назад в ножны. – Если ты собиралась сделать из меня врага, тебе повезло. Мы больше не будем жить как муж и жена. Я не даю тем, кто оскорбил меня, возможность возместить потерю. Я думал, что ты очень мудрая, Танико-сан, теперь я вижу, что ты глупая. Ты потеряла всё.

Она выпрямилась, глядя на него, в то время как он тёр свою щеку рукавом своего чёрного наряда.

– Ты совсем не знаешь меня, Хидейори, если думаешь, что я могу сожалеть о том, что сказала или сделала. Лучше я расстанусь с жизнью, чем буду подчиняться тебе!

Его глаза сузились.

– Я запрещаю тебе убивать себя! Как твой господин, я буду решать, будешь ли ты жить или умрёшь.

Она сунула руку за пазуху своего кимоно, вынула маленький кинжал, который носила там, и подняла его:

– Я могла бы убить тебя, вместо того чтобы ударить туфлей, но я решила не делать этого. Если я и не убью себя, то это тоже потому, что я так решила!

Он на мгновенье побледнел, затем усмехнулся.

– Если ты убьёшь себя, я сделаю так, что Саметомо умрёт. Мучительно.

Это заставило её задрожать. Она обещала себе больше ничего не говорить ему. Удовлетворение от своего превосходства над ним в состязании слов могло стоить огромных страданий тому, кого она любила. На самом деле, она не чувствовала страха и не упрекала себя в том, что сделала. Вместо этого она чувствовала восхитительное наслаждение и свободу. Многие месяцы она была куклой, каждое её слово и действие контролировалось другим. Ее жизнь снова вернулась к Танико. Она вспомнила этот клич – «Кватц», – которым всегда обмениваются друг с другом Ейзен и Саметомо. Она почувствовала теперь, что как будто прокричала «Кватц» Хидейори, всей власти его бакуфу и десяткам тысяч его самураев. Уходя от него, она чувствовала, как огонь её ненависти перерастает в жар триумфа.

Теперь, когда они вернулись в Камакуру, Танико чувствовала себя на грани смерти. Она стояла у длинного марша каменных ступеней, ведущего к монастырю Хачимана, под огромным деревом гингко, которому, говорили, было около пятисот лет. Хидейори завершил свой визит к богу и теперь спускался по ступеням. По этому случаю он был одет как воин. На нём были доспехи с белой шнуровкой и шлем с эмблемой Белого Дракона Муратомо, свисающей с боков и со спины. Колчан с двадцатью четырьмя стрелами с чёрным и белым соколиным оперением свисал с его плеча, а в руке он держал длинный согнутый из ротанга лук. На его боку висел фамильный меч Муратомо, Хидекири. Меч, которого он никогда не носил на поле битвы, подумала Танико. Его лицо всё ещё было охвачено страхом, когда он покидал монастырь. Посещение родовой гробницы не помогло ему. Теперь ему было некому рассказывать сны. Он достиг жизненного пика, но он терзал себя, более, чем когда-либо, страхом.

Был час Зайца, и дымка раннего утра застилала пейзаж. Из монастырского входа Танико могла видеть ожидавший её паланкин и белого жеребца Хидейори, перебиравшего ногами, в то время как слуга придерживал его. Небольшой эскорт воинов поклонился, когда Хидейори достиг последней ступени. Основная часть армии ждала снаружи монастырской ограды, чтобы начать победное шествие в Камакуру. После этого жизнь для Танико закончится. Её единственной печалью было то, что Саметомо неизбежно станет следующей жертвой подозрений и ненависти Хидейори. Хотя возможно, что будет лучше, если жизнь мальчика закончится сейчас, цветок вишни упадёт, пока он так красив. Взросление при Хидейори уничтожит дух Саметомо.

Она стала спускаться по ступеням следом за Хидейори, две служанки поддерживали её шлейф и рукава, чтобы они не волочились по отсыревшим от тумана камням. Хидейори взгромоздился в седло так тяжело, что два молодых стражника покраснели и отвернулись, давясь от смеха над неуклюжестью Хидейори.

«Твоё правление не будет абсолютным, пока мы можем смеяться», – подумала она. Сидя в седле, Хидейори повернулся и посмотрел на неё. В его глазах была смесь негодования и тоски. – «Значит, твои чувства ко мне причиняют тебе боль, Хидейори? По-видимому, ты не позволишь мне долго жить». Хидейори ждал, зло натягивая поводья коня, чтобы держать его в узде, пока Танико не спустилась по ступеням и не села в паланкин. Он приказал ей сопровождать его сюда, заявив, что временно хочет установить публичные выезды. Когда её носильщики подняли паланкин, Хидейори поднял руку в перчатке, давая знак начать процессию к монастырским воротам. Длинная дорога, обсаженная ровными деревьями, вытянулась перед ними. Деревья были окутаны белым облаком, а удалявшиеся ворота – почти невидимы. Топот лошадиных копыт и обутых в сандалии ног по утоптанной дороге продолжался в тумане ровно и монотонно.

Танико глядела на небольшое знамя с Белым Драконом, развевавшееся на древке, прикреплённом к спине старшего стражника Хидейори. Движение на дороге привлекло её взгляд, и она наклонилась вперёд и раздвинула занавеси, чтобы лучше видеть. Из-за дерева вышел человек, чтобы преградить Хидейори дорогу. Она вздохнула, и тело её похолодело, когда она подумала: «Убийца». Но руки человека были пусты, и он был без оружия. Он поднял руки в жесте, являвшемся одновременно приказом и заклинанием. Он был очень высок и худ и одет в серую одежду. Со своими белыми волосами и бородой он казался существом, сотканным из дымки. Но она узнала его сразу, и её потрясла дрожь до самой сердцевины ее тела.

– Дзебу!

Ещё немного её носильщики продолжали нести её в направлении изнурённой фигуры в сером. В следующий момент, неожиданно, паланкин оказался на земле, а она упала среди подушек. Должно быть, у неё был обморок. Она выглянула из-за занавеси и вскрикнула. Белый жеребец, заржав от испуга, встал на дыбы, забив по воздуху передними копытами. Хидейори, замахав ногами и руками, повалился из седла. Дзебу всё ещё стоял, подняв руки, с дикими глазами, недвижим. Хидейори упал назад с крупа лошади. Самурайская стража, которая перед этим едва сдерживала смех над его неповоротливостью, глядела, открыв рот от страха. Он ударился о землю, упав на плечи и затылок, его подбородок упёрся в грудь. Его