кроме насильственной смерти. Даже при этом я нахожу, что то, что случилось с тобой, невозможно понять.

Давным-давно один набожный путник вырезал глубоко в расщелине образ стоящего Будды – его рука поднялась в благословении. С улыбкой Юкио кивнул в сторону резьбы:

– Если ты, зиндзя, веришь в карму, как хороший буддист, ты поймешь, что в прошлой жизни я совершил, должно быть, такой грех, что мои теперешние беды лишь расплата за него.

– Люди верят в карму, потому что не могут найти другой идеи, придающей жизни смысл, – сказал Дзебу.

– В жизни нет смысла, – сказал Юкио, спокойно глядя на разыгравшуюся бурю. – Будда учит, что жизнь есть страдание. Первая благая истина. Мы страдаем потому, что не можем понять жизнь. Порча и мука без всякого смысла настигают добродетельных и злых. Не только именно меня ждет неудача и смерть. Несомненно, Хидейори кончит также могилой. В конце жизнь не только побеждает нас, она побеждает наши усилия понять ее. Мы умираем такими же невежественными, как и родились. – Юкио похлопал Дзебу по плечу. – Пошли! Это будет только дополнением к общей бессмыслице, если мы замерзнём насмерть прямо здесь!

Они поплелись дальше, поднимая столбы снежной пыли. Буря начала затихать, а фонари над бревенчатой стеной замка были ясно видны.

Хотя и небольшой, замок был хорошо расположен для обороны. Он был поставлен на каменную платформу, возвышающуюся над глубоким ущельем, а скалы за ним были абсолютно вертикальны. Тропа, приближавшаяся к нему, была такой узкой, что могла быть защищена даже горсткой людей, которые были с Юкио. В смутные времена это был оплот племени варваров рода, которого больше не существует. Позже, перед тем как Северные Фудзивара объединили землю, бандитский притон занял это орлиное гнездо. Князь Хидехира знал, что делал, когда передал это место Юкио перед самой болезнью.

Теперь Юкио и Дзебу были достаточно близко, чтобы видеть фигуру в сером шерстяном плаще и капюшоне, наблюдающую за ними со сторожевой башни, возвышавшейся над воротами. Это была жена Юкио, Мирусу, которая вывесила в башне фонари, указывающие путь домой. Ноги Дзебу закоченели. Его сердце также сделалось закоченевшим. Зиндзя, напоминал он себе, не заботится о том, живет ли он или умер. Это было то, что его беспокоило. Он больше не верил, что ему не следует заботиться, он хотел умереть заботясь.

Через три дня после похорон князя Хидехиры, в час Лошади, Дзебу заканчивал свою дневную трапезу, состоявшую из риса и рыбы, когда услышал крик наблюдателя со сторожевой башни. Когда Дзебу подбежал к лестнице, он увидел Юкио в дверном проеме дома, где тот жил со своей семьей, разговаривающего с Мирусу. Дом Юкио был немного ярче украшен, чем остальные здания на территории, имевшие грубо оштукатуренные стены и черепичную крышу под плакучими ивами. В нём была небольшая часовня.

Взобравшись на башню, Дзебу сразу же увидел длинную вереницу темных фигур на лошадях, приближающихся неторопливым шагом к тропе с далекой равнины.

– По моим подсчётам, их около тысячи, – сказал Дзебу, когда Юкио присоединился к нему. Сердце его било в груди как бронзовый колокол. Он никогда не чувствовал конец своей жизни так близко.

– Более чем достаточно, для того чтобы прикончить нас, – сказал Юкио, вглядываясь в линию всадников, которая исчезала и появлялась, продолжая свой путь через холмы у подножия укрепления. – Они выше, чем большинство самураев, и они иначе сидят на лошадях. Монголы, Дзебу-сан!

Дзебу на мгновение почувствовал проблеск надежды.

– Может, они идут, чтобы присоединиться к нам?

– Последние семь лет они находятся под командованием Хидейори. Он послал их сюда…

По мере того как всадники приближались, Дзебу увидел, что посередине линии носильщики пытались поднять тяжелый придворный паланкин по крутой, занесенной снегом тропе. Какая-то высокопоставленная персона пожаловала посмотреть на смерть Юкио. Дзебу снял с плеча маленький лук зиндзя и приготовился стрелять, как только первый из монголов подойдет достаточно близко, но они остановились в беспорядке. Только двое продолжали приближаться, один держал штандарт, оба без копий, луков и сабель.

– Благодари Кваннон! – воскликнул Юкио. – Один из них с флагом, это Торлук, а который выше, идет за ним, Аргун.

К этому времени монгольские вожди подошли к форту. Юкио и Дзебу стояли без оружия перед воротами, на небольшом каменном возвышении, где оканчивалась тропа к укреплению. Аргун ехал позади Торлука, пока они не привязали своих лошадей к кривой сосне, растущей на стене утеса, и не приблизились пешими. Прошло семь лет с тех пор, когда Дзебу видел Аргуна, но гурхан мало изменился, только теперь носил самурайские доспехи, широкий костюм с малиновой отделкой, который, должно быть, был сделан специально для него. Его лицо под шлемом с золотыми рогами было острым и угловатым, как окружавшие горы, глаза были такими голубыми и нечеловечески невыразительными, как у Вечного Бога, которому поклонялись монголы. Усы Аргуна были теперь совершенно серыми. Торлук, небольшая фигура которого была все еще одета в тяжелые монгольские кавалерийские доспехи, отпустил короткую густую серую бороду, которая делала его более похожим на варвара, чем когда-либо. Они смотрели на Юкио и Дзебу с нескрываемой враждебностью.

– Что, гурхан и тумен-баши, славными ли были годы, проведенные вами в Стране Восходящего Солнца? – спросил Юкио. Он говорил по-монгольски, запинаясь и с тяжёлым акцентом, поскольку давно не пользовался этим языком. – Я слышал, что двое из каждых троих ваших людей пали в битве. Вам лучше бы жилось под моим командованием!

– Именно ты передал нас под власть своего брата, – угрюмо сказал Торлук. – Он пользуется нашими трудностями.

– Как он использует всех, кто ему служит, – спокойно ответил Юкио.

– Далее при этом ваши самураи научились говорить о монголах с трепетом.

– Вам, наверное, хочется так думать, – сухо сказал Юкио. – Я сомневаюсь в этом!

– Те из нас, кто жив, сильно разбогатели, – сказал Торлук. – По сравнению с Китаем, здесь много награблено.