слезами. — А молодёжный вожак, — она гневно глянула на Радия, — думает — здесь можно командовать, как в армии… Или бодро-весело отделаться шуточками…
— А по-твоему — облить всё керосинчиком и поджечь? Танечка, Танечка, — тоже иронически, но с неожиданной теплотой сказал Радий, — где твой замечательный юмор, где твоя…
— Знаешь, — вскинулась Танечка, — иногда юмор неуместен.
Сначала Алёна была вроде на стороне Танечки и, казалось, на её месте вела бы себя так же, но вдруг что-то в лице и голосе Радия остановило её.
— Почему юмор неуместен? — с усмешкой спросил он. — Работать-то надо? А работать лучше с шуткой, чем со слезами.
— Вот и работай! — уже не сдерживая слез, воскликнула девушка. — Только никогда одна ласточка не сделает весны…
— Таня! — мягко остановил её Радий. — Ты разве одна? Нас тут уже несколько «ласточек». Что ты? Я тебя ещё со школы помню! Никогда ты не бегала с поля боя…
— Это вонючее болото, а не поле боя.
— И болота осушают.
— Осушай своими руками, пока тебя Голов, как других, не сожрет!
Алёна все искала возможности вмешаться в разговор, но как она могла уговаривать Таню остаться, когда сама здесь, можно сказать, в гостях. А вот уже не первое упоминание о Голове, которого она пока не видела, вызвало в ней ещё большую неприязнь к нему.
— Да что это за Голый такой? — нарочно искажая фамилию, спросила она Радия. — Диво дивное, с которым никто справиться не может? И почему, действительно, молодёжь-то «враздробь»?
— А вы её спросите, — скрывая накипавшее раздражение, ответил он. — Я считаю: молодежь можно сплотить. А Татьяна сама, видите ли, дезертировать нацелилась.
— Брось демагогию! — отчаянно выкрикнула девушка. — Сам не веришь, не знаешь, за что хвататься…
— Знаю, — вдруг как отрезал Радий. — За людей хватаюсь. А они, как ужи, выскальзывают. Ведь разные Головы тем и сильны, что собирают «своих» людей, создают себе окружение. И я, конечно, не хочу остаться один. Одного легко оболгать и даже сожрать…
— Радий Петрович, за вами машина, — просунув голову в приоткрытую дверь, сообщила Люба.
— Простите, — сказал Алёне Радий. — Вечером на концерте увидимся. А тебя, Таня, прошу поехать со мной.
В полутемный коридор Дома культуры вошли Арсений Михайлович, Радий и незнакомый плотный человек.
— Добрый вечер. Будем знакомы, товарищи артисты! — заговорил незнакомый человек. — Чалых Иван Михайлович. Зав. отделом агитации и пропаганды райкома партии. Извините, не успел с вами днем повидаться.
Лицо Чалых было плохо видно — тусклый свет падал сверху на волнистые, тёмные, с проседью волосы, но голос, чуть сиплый, добрый, сразу располагал. Никто не успел ответить: из зала донеслись громкие аплодисменты, возгласы, стук — похоже, кончилось многострадальное первое отделение. Шум в зале не смолкал, то чуть спадал, то снова разрастался.
— Доволен народ-то, — сказал Радий.
— Мамочки мои, конечно же, доволен! — подхватила Ольга Павловна. — Кино любое с успехом проходит, а тут живые артисты!
— Но играть в таких условиях невозможно, — не очень уверенно заговорила Зина.
— За всю поездку с нами такого не было! — вырвалось у Алёны.
Со сцены, грохоча по ступенькам, сбежали Маринка и Олег.
— К свиньям! Пусть мои враги второе отделение играют! — Олег в ярости взмахнул париком.
— Играть ты обязан, — оборвала его Глаша.
— Ужас! — всхлипнула Маринка. — Ужас, ужас! Такое хулиганьё в зале!
Обежав глазами актёров, Чалых спросил:
— Так что же станем делать, молодые-красивые?
— Конечно, доигрывать надо… — оглядывая товарищей, нерешительно начала Зина.
— Ничего другого уж тут не придумаешь, — добавила заведующая Домом.
— Подождите, Ольга Павловна, послушаем наших гостей, — остановил её Чалых.
— Надо бы объявить, чтобы перед вторым отделением все покинули зал, а потом запустить всех по одному, только дебоширов оставить за дверью, — сказал Миша. — Но вот Ольга Павловна возражает.
— Это действительно не выход, — вмешался Арсений Михайлович. — Никто не покинет зал. Каждый держится за свое место. Ведь на улице толпа жаждущих попасть сюда.
— А зачем пускали пьяных? — вдруг изрек Женя.
— Так я же объяснила: они контроль смяли, комсомольский патруль опоздал к началу, — зачастила Ольга Павловна. — Не милицию же вызывать на каждое мероприятие.
— Значит, терпеть, чтобы хулиганы брали верх?
Умоляюще глядя на Ивана Михайловича, Ольга Павловна сказала:
— Ну, сейчас к ним не пробиться. Они ж нарочно в угол забились… Зал — что бочка с селёдками. Поди-ка их выкури!
Но Чалых волнения не выказывал.
— К началу второго отделения готовы? — вдруг спросил Миша. — Елена, Олег, через пятнадцать минут начинаем.
Олег, зло хлестнув себя париком по колену, пошёл к гримировочной. Гримируясь, он швырял растушевки, карандаши и без умолку возмущался.
— Видите ли, комсомольский пост опоздал! Ну и дисциплинка! Разогнать бы всех к чёртовой бабушке! В такой обстановке, где тебе в душу плюют, имеем полное право не играть дальше.
Алёна молча поправила грим, молча начала одеваться. Впервые почувствовала такую тяжесть, такое нежелание выходить на сцену, что даже передать трудно.
В гримировочную вошел Женя.
— Ну, и что вы там «изобрели»? — спросил Олег сердито.
— Первый звонок, — ответил Женя.
— Кому мы тут нужны? — всё возмущался Олег. — Ну как играть? Чем увлечь человека, дошедшего до невменяемости? Такое подлое чувство бессилия…
Оно-то и гнетёт. Если бессилен — значит, не нужен. Но до сих пор везде были нужны?
— Женька, сочини ядовитую частушку.
Женя оторопело посмотрел на него.
— Ну да! Надо бы Мишку спросить.
— У, трус! — вслед ему бросила Алёна, хотя слышала, что ровное гудение антракта действительно затихло, на сцене кто-то заговорил.
— Кажется, этот… Чалых, — Алёна торопливо завязала пояс на платье и вышла в коридор.
— …так неужели несколько подвыпивших безобразников помешают нам послушать выступления артистов? Неужели же они сильнее всех нас? Друзья!
В зале возникло какое-то движение, громкий говор, выкрики: «Правильно! Давно бы так! Подсобляй, Лёнька!», раздался одобрительный хохот. Алёна первая вбежала по лесенке на сцену и, прильнув к дырочке в занавесе, увидела, что весь зал стоит, отвернувшись назад, увидела, как в дальнем окне мелькнули, уплывая в темноту, раскоряченные ноги в сапогах. А несколько парней, и среди них Радий, подняли какое-то брыкающееся тело и вытолкнули его в окно. Неумолкающий хохот внезапно превратился в бурю. На подоконник вскочил третий дебошир. Несколько секунд он пошатывался в проеме окна спиной к залу, затем съехал с подоконника прямо на улицу.
«Ага! — подумала Алёна. — Третий „эвакуировался“ добровольно».
Но вдруг она увидела, как Радий и следом четыре парня, один за другим, поспешно выскочили в окно. ещё несколько человек последовали за ними. С улицы донесся разбойничий посвист, громкие крики, среди
