– Им известно теперь, – говорил вполголоса Альба, – что я знаю систему их тайных ходов. Поэтому пытаться заманить меня в ловушку они не станут. Самим же заманивающим и достанется. И, пока они в напряжении ждут, мы спокойно отдохнём.

Они спустились в подвалы, и здесь нашли вполне подходящее место – комнату кастеляна [28]. Две стены, от пола до высокого потолка, были заставлены стеллажами и шкафчиками с аккуратно уложенным тряпичным хозяйством. У третьей стены стояли большая конторка, кресло и стол, а также высокое пристенное бюро со стеклянными дверцами, сквозь которое были видны хрустальные рюмки, ларцы и глиняные кубышки со снедью. Четвёртую стену занимал сложный камин, где к открытому порталу очага была пристроена сбоку узкая отопительная голландская печь. Вверху, в месте соединения потолка со стеной имелись два световых колодца, сквозь которые проникал, хотя и слабый, солнечный свет.

– Прекрасно, – одобрительно кивнул Альба. – Дров три охапки. Еда, бесспорно, приготовлена кастеляном для себя – и оттого, могу спорить, – превкусная. Давай, Бэн, затопим камин, да и голландку. После студёной ночи это будет неплохо.

– Но мастер, – вдруг сказал Бэнсон, – комната кастеляна на плане монастыря обозначена как “север- 12”.

– Именно, “север-12”, – подтвердил Альба, исследуя содержимое ларцов и кубышек.

– Камин и печь этого помещения имеют отдельную трубу! Если те, кто засел за железной дверью, увидят дым, они сразу вычислят, где мы находимся!

– Да, вычислят. Это бесспорно. Но ничего не предпримут. Как они могут обрести уверенность в том, что это не наша с тобой ловушка? Кроме того, Люпус совсем недавно пережил ситуацию, когда близкие ему люди вдруг переставали повиноваться и сами превращались в угрозу. Вспомни Адор и Джо Жабу. Теперь он всё будет делать для того, чтобы убедить своих стражников, что он заботится о них – мудро, с добром, по- отечески. Сейчас он дал своим людям понять, что, потеряв двоих, он убедился в опасности двоих пришельцев, и больше никого на бессмысленный риск не пошлёт. Что теперь победит тот, у кого терпения больше. Давай, Бэн, есть – и спать. Здороваться с хозяевами пойдём завтра с утра.

После завтрака Бэнсон хотел побродить по ближайшим к кастелянной помещениям замка. Но он увидел, что Альба, хотя и серьёзно утомлённый, лёг спать не растянувшись на стопе мягких одеял, а задремал, сидя в кресле. “Если ты жестоко устал или сильно встревожен, – спи в покойном кресле или на мягком диване, но обязательно сидя”, – вспомнил он слова своего друга-учителя. Вспомнил – и остался сидеть у камина, не решившись оставить спящего одного.

Утром следующего дня вышли наверх, – отдохнувшие, бодрые, наполненные чистой силой. Проходя небольшие, без крыш над стенами, дворики, и башни, и залы, Бэнсон бормотал вслух номера и названия помещений. Альба одобрительно кивал, давая понять, что всё запомнено точно.

Шли прямо к цейхгаузу, в котором начинался коридор, ведущий к небольшой цельнокованной железной двери. Дверь находилась в тупичке этого коридора, но не в торце, когда есть размах и разбег для тарана, а сбоку, в нише из мощного камня. На подступах к ней были устроены бойницы и скрытые слуховые окна.

– Никогда, – шепнул монах Бэнсону, – придя в покинутый, пустой, громадный цейхгауз, не вставай напротив бойниц. Я Люпусу нужен живым, в меня стрелять не станут. А вот тебя могут положить. Видно, что ты молод, – стало быть, ученик, ценности не представляющий.

Шепнул и открыто вышел на освещённое утренним солнцем прекрасно простреливаемое пространство.

– Здравствуй, Альба! – раздался вдруг усиленный эхом каменного голосника возглас.

Монах вежливо поклонился.

– Может быть, поговорим? – предложил из-за толстой каменной стены Люпус.

Монах отрицательно качнул головой и пошёл к прячущемуся за углом Бэнсону.

– Пойдёшь обнюхивать окрестности и подходы? – полетел вдогонку вопрос.

Альба, не оборачиваясь, кивнул.

– Решишься поговорить – приходи сюда! – крикнул напоследок хозяин монастыря.

Альба подошёл к Бэнсону, внимательно посмотрел ему в глаза.

– Ты как себя чувствуешь? – спросил он своего, с едва поджившими шрамами, ученика.

– Вполне сносно, – утвердительно наклонил голову Бэнсон. – Зря мой топорик не взяли.

– Приготовь арбалет, – сказал старый монах. – Здесь всякое может быть.

Они стали обходить по периметру внешние пристройки и дворики вокруг цейхгауза.

– Стоп! – вдруг прошептал Альба, едва войдя в один из дворов. – Слышишь?

– Нет, – ответил, наклонившись к его уху, Бэнсон. – Всё тихо.

– Да не звук. Запах!

– Нет, не слышу, – честно признался Бэнсон, во все глаза глядящий на загромождавшие двор каменные столбы – то ли верфи для распилки древесных стволов, то ли остатки фундамента большой голубятни.

– Пахнет остро. Потом давно не мывшегося человека. С каким-то животным оттенком. Но почему именно здесь? Ах да, в этот двор выходит смотровое окошко. Для меня захитрили какой-то экзамен. Желают посмотреть вблизи на моё мастерство. Ты, Бэн, поднимись незаметно наверх и скройся с арбалетом за откосом стены над воротами. И не выглядывай, что бы здесь внизу ни услышал. Но как только я крикну “давай!” – словцо из двух хорошо различимых для уха слогов, – появись на секунду и выстрели. Я попытаюсь удобно выставить под болт того, кто здесь затаился. И, Бэн, как только выстрелишь, немедленно скройся. В слуховое окно очень удобно бить из мушкета, а ты достаточно большая мишень.

Бэнсон, достав арбалет, взвёл тетиву и выбрал из всех болтов тот, которым пробил – в темноте, в Плимуте – ночного преследователя. Вложил болт в жёлоб и пошёл по узкой каменной лесенке на площадку над воротами.