Отзвенело золото мое,Укатилось юркими дукатами.Точно шелковинка — лезвиеБритвы, что распахнута на столике.Но внимателен и жаден глаз:Смотрит, ищет: зацепиться бы,Переждать бы вывихнутый час,Переждать — и всё пойдет по-старому.Шарит, смотрит: пепел у мелка,Цифры, цифры по сукну зеленому, –А на блюдце ломтик балыка,Точно сердоликовая бабочка.3Навзничь лег. А там, в кастрюле неба,Синий пунш дымится и мерцает.В жизни надо лишь вина и хлеба,И еще — чего никто не знает.Может быть, оно во сне являлось –Только сна припомнить не умею;Может быть, им бритва нагревалась,Щекоча податливую шею.Может быть, оно в Крыму случится…Боже мой, зачем гадать напрасно?Звездный пунш мерцает и клубится,И оно так близко и так ясно.
1922
БЕТХОВЕН
То кожаный панцирь и меч костяной самурая,То чашка саксонская в мелких фиалках у края,То пыльный псалтырь, пропитавшийся тьмою часовен, –И вот к антиквару дряхлеющий входит Бетховен.Чем жить старику? Наделила судьба глухотою,И бешеный рот ослабел над беззубой десною,И весь позвоночник ломотой бессонной изглодан, –Быть может, хоть перстень французу проезжему продан?Он входит, он видит: в углу, в кисее паутиныПылятся его же (опять они здесь) клавесины.Давно не играл! На прилавок отброшена шляпа,И в желтые клавиши падает львиная лапа.Глаза в потолок, опустившийся плоскостью темной,Глаза в синеву, где кидается ветер огромный,И, точно от молний, мохнатые брови нахмуря,Глядит он, а в сердце летит и безумствует буря.Но ящик сырой отзывается шторму икотой,Семь клавиш удару ответствуют мертвой немотой,И ржавые струны в провалы, в пустоты молчанья,Ослабнув, бросают хромое свое дребезжанье.Хозяин к ушам прижимает испуганно руки,Учтивостью жертвуя, лишь бы не резали звуки;Мальчишка от хохота рот до ушей разевает, –Бетховен не видит, Бетховен не слышит — играет!
1922
«Мне сладко думать, вспомнить любо…»
Мне сладко думать, вспомнить любоО том, как жил, как умер он.Его встречал я в залах клубаЗа тихой партией в бостон.Всегда приветливый и ровный,Всегда в учтивом сюртуке, –Он подневолен был бескровной,Как бы асбестовой тоске.Не раз мне видеть приходилось,Как ночью поздней у окнаСухая тень его томилась,Не ожидающая сна…Кто лю ему был? Книги, люди ль,Мерцанье ль звезд, плесканье ль крыл?Или невыстриженный пудель,Что над его могилой выл?Или тетрадь в тисненой коже,Нетронутая двадцать лет, –Мечты невоплощеной ложеО сладком имени: поэт?..Кто знает… Я вошел несмело.Был черный пуст и гулок дом,
