– Там, около фонтана-ящерицы, вы как будто высматривали туристов с «Кодиками», – заметил я, когда собеседник замолчал и уставился в пространство печальным собачьим взглядом. – Скучаете по своему детищу?

– Да-да, пхотому я и прикхожу в такхие мьеста. – Индиец нежно провел пальцем по кожуху моей камеры. – Кхочецца снова икх увиджеть, просто окхасаться ряджом… Кхто-то наджимает кхнопкху, и я срасу приштавляю, как потшла опрапхотка новыкх исопраджений…

– А этот ваш искусственный интеллект, как много памятников он уже оцифровал?

– Мнокха, очин мнокха! Пхоэтому я каджый рас кхуляю в расных мьестах. Чтопхы не асопхенно привлекхать виньимание, пханимаете? Пхывает, проста сиджу у сервис-сентров. Смотрю, кхакх люджи палучают свои снимкхи. И мне удже не такх крустно спхоминать, что миня выкхнали… Если люджи раджуются…

Узловатые ветки рук и мохнатая гусеница бровей одновременно взлетели, как бы демонстрируя всенародную радость. Но тут же вновь грустно опали. Нет, не очень-то он рад, что другие используют его изобретение.

Зато мне пришла в голову очень веселая мысль. Я представил вдруг, как это со стороны: два человека, которые занимаются похожими странными делами, но по разные стороны объектива. Я втихаря навожу на кого-то камеру. А он втихаря влезает к кому-то в кадр. И вот эти два человека сошлись за одним столом…

– Хотите, я вас щелкну? – предложил я. Улыбка в этот раз получилась совершенно натуральной.

Индиец взглянул на часы. Ну да, типичный жест «Извините, мне пора». Но он ответил иначе:

– Некхоторие народжы верьят, что каджая пхотограпхия краджет у человьека част его джуши. А вы не верьите? Кха-кха-кха!

Он бешено захохотал, выпучив глаза и подняв ветки-руки. Но тут же резко оборвал смех и обратился ко мне с очень серьезным лицом:

– Я кхочу пхить на ватшем снимкхе с пхивом, моджно?

Я кивнул, и он засеменил к бару – черный паук, вставший на задние лапы. Делая вид, что вожусь с настройкой аппарата, я приглядывал за ним. Нет, драпать он не собирался. Стал болтать о чем-то с барменом. Прошло целых две минуты, прежде чем он снова оказался у столика. И сразу встал в такую комичную позу, что я не мог сдержать усмешки. Счастливый паук, салютующий тебе бутылкой пива, – это надо видеть!

Я снял крышку с объектива, но индиец вдруг замахал руками.

– Нет-нет, нуджен кхарасивий пхон…

Он указал на пряничную башенку прямо перед воротами парка. Я кивнул. Он быстро перебежал через пятачок, отделявший кафе от ворот, и принял ту же комичную позу на фоне башенки.

Когда я нажимал затвор, весь видоискатель вдруг заволокло черным. Я поднял голову. Передо мной стоял усатый официант, демонстративно загораживая обзор.

– Будете заказывать?

Надо же, как не вовремя! За три месяца этот усач уже несколько раз видел меня здесь. Естественно, он запомнил клиента, который заказывает минералку и сидит с ней два часа, занимая лучший столик и не оставляя чаевых.

Теперь он мрачно завис надо мной и всем видом намекал, что я его уже достал. Но не показывать же ему корочку спецотдела!

– Нет, не буду, – отрезал я, пытаясь заглянуть за его массивный корпус. Официант – скорее всего, нарочно – сделал шаг в ту сторону, куда потянулся я. И снова заслонил ворота. Я сурово глянул ему в лицо, прочел там недоумение и наконец сообразил, что если я ничего не заказываю, то по неписаным ресторанным законам мне и сидеть здесь не положено.

– Вернее, буду, – исправился я. – Только спрошу у приятеля, чего он хочет. Вы не могли бы отойти?

Но там уже никого не было. Я прихрамывая добежал до ворот и выглянул наружу. Увы! Имея фору в сотню метров или пару минут задержки, не так уж трудно сбежать от бывшего оперативника с простреленной ногой, который к тому же слишком вжился в роль фотолюбителя.

Не скажу, чтобы я совсем забыл этот случай. Но уже через месяц он стал просто «одним из», отошел на задний план. Психов же в парке навалом, я говорил. Буквально через два дня один пьяный русский показывал любовь своей девице: встал на руках на парапет той самой террасы с гаудевыми скамеечками и начал орать, что пройдет таким раком полный круг. Половину прошел да и рухнул вниз. Высота-то всего три этажа – казалось бы, как тут можно череп проломить?

А через неделю еще веселее история. Швырнули наконец в «крокодила» емкость с голубоватой жидкостью, по всей мозаичной спине растеклась. Я, естественно, проявил чудеса бега на короткие. По дороге успел через «Кодику» вызвать подкрепление из наших. А они в свою очередь и обычную охрану свистнули. Выходка вандалов из БАСФ, ясно дело! – все тут как тут, пальцы на спусковых. Даже пара репортеров вездесущих откуда-то выскочила.

А жидкость оказалась молочной смесью. На террасе, что как раз над «крокодилом», мамаша-американка кормила ребенка. Пацан чего-то разревелся да как швырнет бутылочку вниз через кусты! Вот и весь терроризм.

Зато в сентябре, в Париже как раз, я вспомнил эту баечку про фотобанк. Когда уже отщелкал и Эйфелеву, и Версаль. Мы сидели в кафе на Монмартре – последний день, всё такое. Ги только что нарисовала пару голубей, благо они болтались под ногами, и стала читать газету. Попутно она в сотый раз объясняла мне, что фотография это не искусство. Я вяло отбивался, хоть я и не такой образованный.

Тут Ги и прочитала мне вслух эту заметку, про взлом одного из серверов «Кодики». Якобы нашелся там какой-то «черный ход». Ги сразу вставила шпильку насчет моего аппарата.

Я в ответ расчехлил «Кодику», протянул к ней и пролистал последние несколько кадров, добавив, что с моим аппаратом всё в порядке, если, конечно, она имела в виду этот аппарат, а не тот, который на улицах демонстрировать неприлично, но и с тем у меня тоже вроде нет проблем.

Ги бросила презрительный взгляд на камеру и заявила, что там всё равно ни черта не видно.

«Ну, уж тебя-то видно везде!» – отшутился я. Хотя она права: что там увидишь на экранчике размером в один квадратный ноготь? Лицо Ги на переднем плане еще можно различить, но что там сзади – какие-то контуры зданий, микроскопические фигурки прохожих…

И тут мне сделалось не смешно. И голуби сразу стали звучать так, словно они издевательски хмыкают. Я вспомнил индийца.

И еще кое-что вспомнил. Но это уже по дороге к сервис-центру, куда я тут же рванул, невзирая на крики Ги о том, что она не допила.

Насчет хакеров разговор у нас был в отделе, год назад. Ну, не разговор даже, просто треп по дороге домой. Хосе в очередной раз пытался подколоть нашего системщика Мануэля. И начал громко рассказывать Трамонтане, что все хакеры – это на самом деле уволенные программисты, у которых свои «дырки» везде понаделаны заранее. Трамонтана, которого мы обычно используем как таран для дверей, поддержал разговор идиотскими вопросами – почему, для чего? Ну Хосе и понес свою пургу дальше. Мол, программисты обязательно оставляют в своих программах «черные ходы», вроде дополнительного секретного пароля. Чисто для себя любимого, чтоб в случае увольнения можно было отомстить фирме.

Долго он это расписывал, пока Мануэль не сказал спокойно, что это чушь собачья. И что никакой нормальный программер не будет так глупо палиться с личными «дописками», по которым его же и вычислят. Нормальному программеру, чтоб нагадить, достаточно просто знать «недокументированные возможности».

– Это как? – спросил Трамонтана.

А это, говорит Мануэль, вот так: если на ноутбуке нашего Хосе одновременно нажать все клавиши верхнего ряда и все клавиши нижнего, то на экране все его пароли высветятся. Хосе, как услышал, тут же побелел, выхватил ноутбук из чехла и давай над ним каракатицей прыгать, пытаясь сразу две дюжины клавиш нажать. Трамонтана, само собой, бросился помогать. Когда я увидел, как эти два спецназовских быка изображают юных пианистов, чуть живот не надорвал. Я ж сразу заметил, как Мануэль губы кусает, чтоб не заржать. Он всегда умел отвечать на подколки.

Только у него была еще одна черта: Мануэль никогда не врал напропалую. Конечно, про два ряда