наставницы. У них не было традиционных уроков с расписаниями и предметами. Математика и айкидо, музыка и медицина, астрономия и кулинария – всё сплеталось на практах, погружающих в опыт без лишних слов. И никогда не знаешь, какая практа будет назавтра: нырять без акваланга за ракушками, торговать вонючей рыбой на арабском базаре или тушить лесной пожар.

Как только наставнице удавалось всё это организовать? Та отшучивалась: мол, на прошлой работе помогала разным людям, и теперь они вынуждены помогать ей. Ну, так уж и вынуждены! Как правило, они даже радовались возможности показать ребенку собственную профессию. Вроде просто? Но Ада никогда не видела, чтобы кто-то из ее сверстников учился подобным образом. Иногда она даже завидовала им, сидящим дома с искин-гувернерами. А у нее – очередная жесткая практа, неделями без возвращения домой, это изрядно выматывало и казалось бессмысленным.

Хотя бывало и так, что они с наставницей день-другой валялись на пляже, и среди этого затяжного безделья Вэри вдруг обращала внимание ученицы на какую-то мелочь, произносила лишь пару слов, показывала на пальцах – и безумно сложные вещи вдруг становились простыми. А потом обнаружились целые науки, основанные на том же принципе. Гомеопатия и биржевая торговля, эпигенетика и точечный массаж – везде подмигивал из темноты тот же маленький камешек «го», вызывающий лавину, полную перестройку нелинейной системы.

Но учеба есть учеба, от нее всегда хочется отделаться. В свободное время Ада по-прежнему любила блуждать. Постепенно открывались и новые правила настоящего броуна. Скажем, у транспорта должны быть ограничения: слишком быстрый не подходит, особенно летучий. Теряется непрерывность, ты попросту не успеваешь реагировать. Движение есть, но не внутри тебя. Вот почему после перелета требуется время, чтобы, как говорят, «душа долетела».

В наземном транспорте иначе – образы за окном плавно перетекают один в другой, и мысли тоже бегут свободно, не зацикливаются, но и не рвутся. Однажды Аде пришло в голову, что люди средневековья, должно быть, проводили огромную часть жизни в пути. Неудивительно, что их мечты-желания стремились к противоположному: к местам, где дорога останавливается. К встречам, контактам. Сборник сказок «Тысяча и одна ночь» – это книга встреч. А чего желать современникам, которые постоянно на связи, что угодно находят через Ткань, да и физически перелететь на любой конец планеты могут за несколько часов? Если им чего не хватает теперь, то именно дороги, неспешной дорожной медитации.

А она-то, юная дуреха, вначале думала – чем быстрей, тем эффективнее. Когда ей было двенадцать, хитрая рокировка билетов на международном терминале занесла ее в Непал – и она впервые увидела снег. Не тот, что в нивариумах, а настоящий, тихо падающий со всех сторон бесконечный занавес белых хлопьев, и в его колыханиях на фоне темного неба проступают, сменяя друг друга, какие-то призрачные фигуры, как будто за этой огромной летучей кулисой готовится невероятное представление, которое вот-вот начнется…

Это был знак, без сомнений. Но слишком уж резко. Голова болела четыре дня.

К тому же по возвращении мать закатила истерику. Она кричала, что во всем виноват отец, придумал взять чокнутую гувернантку-японку вместо того, чтобы отдать ребенка в приличный колледж, а кому теперь расхлебывать, сам-то он болтается в своем вонючем космосе, а дочь распустилась совсем, на мать родную огрызается, из дома убегает так, что полицейские боты найти не могут, а в Старой Азии эпидемии, отойди от меня подальше, сейчас же вызову медлаб, чтобы тебя облучили всю, от сандалий до кончиков волос твоих бесстыжих, а твою кривоглазую баому вообще давно пора чжаньшоу… Дальше Ада не понимала: каждый раз, говоря о Вэри, мать начинала вставлять китайские слова, похожие на крики птиц, а потом и вовсе переходила на родной мандарин.

Сперва Аде казалось, что мать, по профессии трансактриса, просто входит в роль и проваливается в одну из тех голодрам, где действие происходит в средние века. Но позже стало заметно, что неприязнь матери к японке-няне гораздо сильнее, словно это в крови, хотя внешне они даже похожи: маленькие, темноволосые, в лицах обеих эдакая восковая сдержанность… Зато отец, светловолосый шумный великан, относился к Вэри с почтением, хотя у них точно ничего общего. А в прошлом русские даже воевали с японцами. Баг их разберет, этих взрослых.

Хорошо хоть сама гувернантка не пилила за долгие прогулки. После того случая со снегом, когда они остались одни, Ада молча вынула веер и показала наставнице изящное решение геометрической задачки, над которой билась почти неделю. Она ненавидела стандартные электронные тесты, их приходилось сдавать по требованию матери, не верившей в личного преподавателя. В тестах требовали штампованные ответы на бесконечный набор тупых вопросов за ограниченное время – как будто ты робот на сборочном конвейере из экономических формул, исторических дат, правил грамматики и прочих абстракций.

Другое дело – хитрые задачки, что давала Вэри. Над ними разрешалось думать хоть целый год. Зато когда решение нашлось, это как вспышка в голове. И на этот раз Ада твердо знала, как ей удалось поймать отгадку. Она решила задачу, потому что блуждала. Не сразу, когда увидела снег, а примерно через десять минут. Но связь с броуном есть, точно.

«Только не пытайся объяснить это маме, шпилька. Людям, гадавшим на кофейной гуще и внутренностях животных, во все века приходилось несладко. Давай это будет наш с тобой секрет».

Так Ада узнала, что есть способы и попроще, чем перелет на другой конец света. Но что восхитило больше всего: ее наставница сама играет в такие игры!

Правда, Вэри неохотно делилась подробностями. Да, это может быть просто пятно плесени. Самое сильное, что было в последний раз? Клок волос на полу в сауне. Да, вроде вспышки. Хотя бывает неприятно. Нет, дело не в том… Много болтаем, шпилька. Почему нельзя? Потом объясню. А пока займись тушью. Иероглиф «вода», двести раз.

Щёлк! Тш-ш-ш…

До этого темнота была красноватой, а теперь будто молока плеснули в кофе.

Ада открыла глаза. Так и есть, в каюте включился свет, за полупрозрачным колпаком проглядывают пятна ламп. Она попробовала шевельнуть головой, сразу ощутила во рту пластиковый сосок системы питания, потрогала его языком. Руки-ноги тоже работают, хотя мышцы все еще как мокрая вата. Жидкость, заполнявшая капсулу гипобиоза во время полета, ушла еще до пробуждения, но оставила о себе напоминание: кожа прохладная и немного липкая.

Колпак поднялся, соска вытянулась изо рта, щупальца тродов отклеились от тела. Легкий запах сероводорода быстро сменился на цветочный аромат. Заиграла спокойная музыка, постепенно становясь бодрее. Чересчур приветливый женский голос с потолка поздравил пассажиров с мягкой посадкой и предложил собираться на верхней палубе.

Ковер-губка приятно пощекотал пятки, когда она свесила ноги на пол. Каюта в форме боба, немногим больше самой капсулы, до всего можно дотянуться рукой. Одежда рядом на откидном сиденье. А на полке- столике – пакет с водой, витамины, какие-то закуски, кислородная маска, гигиенический набор. Сразу захотелось пить и в туалет, зачесалась кожа в местах прикрепления тродов. И еще показалось, что в каюте душновато.

Она улыбнулась: ну вот, камешки посыпались. Такой банальный визуальный стимул, а сколько желаний сразу включает. Ладно, всем подчиняться не будем. Но некоторым – можно. Она залпом выпила полпакета воды. Распаковала «седло» мочесборника, сжала мягкую белую призму между ног. Потом вскрыла пачку тонизирующих полотенец и обтерлась, придирчиво осматривая себя в зеркало над столиком. Тело почти не отреагировало на четыре месяца неподвижности: миостимуляторы знали свое дело. Зато волосы совсем потемнели – бедная моя хлореллочка, лишили тебя света космические жадины!