накопившейся на поле за четыре года беспрерывного обстрела. Дозорные залегли с одной ее стороны, затем медленно начали карабкаться вверх. Приподняв головы, они увидели немецкие траншеи всего метрах в двадцати впереди.

– Вот это да, – протянул солдат из Кентукки. – Они смылись.

Франклин приподнялся, чтобы лучше видеть. Траншеи были пусты.

– Не знаю, – тихо произнес он. – Если бы они ушли, мы бы услышали их ночью. Единственное место, куда они могли перейти – вот та роща. Но тогда без шума бы не обошлось.

– Ну, Фрэнки, слушай, если это так, мы сейчас пойдем и спокойно займем их норы.

Франклин нерешительно молчал. Неглубокие траншеи казались пустыми, но с вершины холма не все они были видны. Там могли еще прятаться люди.

– Нет!

Окрик Франклина раздался слишком поздно. Парень из Кентукки подал сигнал, и морские пехотинцы начали вылезать из своих окопов и побежали через поле, даже не пригибаясь к земле.

– Здесь что-то не так! – прокричал Франклин Монку.

Его слова прервал рядовой: чтобы лучше видеть, он поднимался над вершиной холма во весь рост.

– Эй, Табачок!!!

Рядовой поглядел на него сверху вниз, широко ухмыляясь. Он уже открыл рот, чтобы ответить, но вместо слов Франклин и Монк услышали резкий звук, как от удара хлыста. Солдат удивленно раскрыл глаза и схватился за горло, медленно падая на Франклина.

– Нет!

Франклин перевернул его на спину; руки стали скользкими от крови, хлеставшей из горла. Парень с ужасом смотрел на него, лихорадочно шевеля губами. Франклин взял его голову в свои ладони.

– Все будет хорошо! Я вытащу тебя отсюда, обещаю тебе!

В эту секунду тишина взорвалась артиллерийским огнем, стрельбой из пулеметов и карабинов. Франклин с Монком прижались спинами к насыпи из грязи, увлекая за собой тело мертвого пехотинца. Франклин оглянулся назад и глазам своим не поверил: солдаты морской пехоты – сначала поодиночке, потом целыми группами – падали на землю, сраженные снарядами и пулями.

«Я должен остановить это!»

– Оставайся здесь! – крикнул Монк, прижимая друга к земле. – Ты ничего не можешь сделать! Ничего!

Мак-Куин смотрел, как глаза Франклина стекленеют. Все время, до самого конца яростной схватки, он не отводил глаз от этого поля смерти, безотчетно чувствуя, что должен наконец испытать свою судьбу.

Триста жителей, остававшихся еще в деревне Сент-Эстас, в полутора километрах в тылу американских позиций, едва обратили внимание на обстрел. Уже годы жили они в условиях войны; за это время в деревне побывали и оставили свой след армии пяти стран.

Первыми промаршировали по древним булыжным мостовым Сент-Эстаса сыны Франции. Они шли на фронт, гордые и радостные, уверенные в своей непобедимости. Несколькими месяцами позже, когда из-за прибывающих с передовой раненых деревня превратилась в импровизированный полевой госпиталь, появились войска бельгийцев, а за ними – англичане и канадцы. Жители угрюмо смотрели, как все новые, свежие отряды с горнистами, волынщиками и барабанщиками проходят по каменному мосту через ручей и шагают по деревне, весело свистя выстроившимся вдоль улицы девушкам, выкрикивая ободряющие слова старикам и старушкам, безмолвно глядевшим на них из открытых окон затененных листвой домов. Все это жители Сент-Эстаса уже видели раньше, и солдаты неповинны были в том, что принимали их слезы за слезы радости и облегчения. Они не могли знать, что в их сияющих лицах жители видели не защитников, а лишь призраки сыновей, мужей и отцов.

Война долго щадила Сент-Эстас и пришла в деревню лишь на второй год. Осенью 1915 года лавина немецких войск, прорвав тридцатикилометровый участок фронта, захлестнула треть территории Франции. К октябрю сотни городов оказались под немецким игом. Но и теперь Сент-Эстас избежал опустошения. Раненые солдаты союзников, оставленные своими в деревне из-за нехватки транспорта для эвакуации, были быстро отправлены в немецкие лагеря для военнопленных. За одну ночь пустые кровати были заняты немецкими ранеными, и берлинское командование, как и до него – союзники, объявило Сент-Эстас зоной вне боевых действий.

Услышав об этом, жители крестились и безмолвно благодарили Бога. Оставшиеся в деревне здоровые мужчины продолжали работать на полях и пасти скот. То, что немцы требовали больше продуктов, казалось совсем недорогой ценой за мир и спокойствие. Женщины чувствовали еще меньше перемен. Как и прежде, надо было стирать простыни, менять повязки, накладывать шины на сломанные руки и ноги, быстро и умело выполнять указания военных врачей, правда, теперь уже немецких. Разница была в том, что глаза, смотревшие с кроватей и коек, принадлежали врагам. Однако спустя некоторое время женщины поняли, что страх и покорность этих молодых парней как две капли воды похожи на те, что они видели в глазах раненых солдат, лежавших здесь прежде.

С таким же стоицизмом встретил Сент-Эстас и войска американцев, когда 16 января оккупационная власть вновь сменилась.