руку.

– Дорогой мой мистер Дэйн! Я так счастлив, что вы посетили мой ресторан!

– С полным моим удовольствием, – тепло отозвался Дэйн. Он пожал круглолицему руку. Его улыбка выражала искреннюю приязнь. – Генерал Мендоса, позвольте вам представить мистера Уильяма Торнтона.

Торнтон пожал небольшую холеную, но тем не менее твердую и сильную ладонь Мендосы.

– Быть может, генерал не откажется присоединиться к нам за стаканчиком вина? – вопросил Дэйн.

– Буду счастлив, – ответил Мендоса, садясь за стол. – Но я больше не генерал. Теперь я просто мистер Мендоса. Как вам хорошо известно, мистер Дэйн, искусство войны далеко опередило все мои познания. Теперь мое единственное желание – владеть приличным рестораном в этом прекрасном городе.

За спиной Мендосы появились два официанта. Почти немедленно к ним присоединился распорядитель винного погреба, мрачный старик, одетый в черное и носящий на шее цепь с подвешенным к ней ключом – знак своей должности.

– Что мы будем пить ради такого замечательного случая? – спросил Мендоса. – Шампанское? Мистер Дэйн, мистер Торнтон, вас это устроит?

Торнтон кивнул. Дэйн сказал:

– Во время нашей последней встречи, генерал, мы пили коньяк.

– Помню. И рюмка хрустнула прямо у вас в руке, а? У вас все еще остался шрам?

Дэйн приподнял рукав. По внутренней стороне его широкого мускулистого запястья тянулся нитевидный, едва заметный шрам.

– Как скоро затягиваются старые раны! – промолвил генерал. – Скоро у вас ничего не останется на память обо мне.

– Я всегда помню вас, – ответил Дэйн, – есть у меня шрам или нет. Люди такого калибра, как вы, – редкость в этом мире.

– Вы меня ошеломили, – признался генерал. – В самом деле. Но вы всегда были щедрым человеком.

Торнтон с досадой слушал этот нескончаемый поток комплиментов. У него было ощущение, что разговор идет на языке, который он едва-едва понимает. Это действовало ему на нервы. Кажется, все здесь знают всех – кроме него самого.

– Мистер Торнтон – ваш коллега? – спросил Дэйна Мендоса.

– Можно сказать, коллега, – отозвался Дэйн.

Мендоса счел это весьма забавным. Он обратился к Торнтону:

– Вы только посмотрите на него! У нашего мистера Дэйна все – «можно сказать». Он у нас, можно сказать, неуловимый!

Торнтон вежливо улыбнулся, хотя понятия не имел, о чем говорит генерал.

– Да-да, – продолжал Мендоса, обращаясь к нему, – вам не следует обманываться на его счет. О, наш старый добрый мистер Дэйн! Больше всего на свете он любит надевать на себя этакую англосаксонскую маску – спокойствие, вежливость, осторожность. Но под этой неприметной внешностью скрывается пламенная натура, как у истинного латиноамериканца. Вы еще не заметили этого, мистер Торнтон? Вы не заметили, что мистер Дэйн выполняет свою работу – в чем бы она ни заключалась – в столь неподражаемом стиле, с присущим только ему чутьем и размахом?

– Ваш собственный стиль столь же неподражаем, генерал, – заметил Дэйн.

– Ах, – вздохнул Мендоса с наигранной печалью, – я слишком много говорю. Но чего ожидать от уже немолодого эмигранта? Чего ожидать от латиноамериканца, склонного к пространным рассуждениям? И когда ты уже не можешь много делать, остается только много говорить.

Мендоса действительно говорил много; но это многословие не меняло выражения его немигающих кошачьих глазок. Этот полнеющий человек в вечернем фраке сохранял военную выправку. У Торнтона сложилось впечатление, что Мендосе нравится болтать ерунду. Он тщательно культивировал эту клоунскую маску, так же, как Дэйн – свой образ осмотрительного человека.

После вина Мендоса попросил разрешения заказать для них ужин. Они с Дэйном продолжали беседовать. Торнтон решил, что эти двое некогда были близкими друзьями. И происходило это явно в Южной Америке.

– А теперь вы в Майами, – сказал Мендоса. – Можно ли надеяться, что вы задержитесь здесь подольше?

– Зависит от обстоятельств, – ответил Дэйн. – Возможно, что дело вскоре будет завершено. Тогда я должен буду отбыть.

– Это будет печально. Я еще даже не показал вам свой дом. Это чрезвычайно уютное обиталище.

– Уверен в этом, – отозвался Дэйн. – Я хотел бы когда-нибудь взглянуть на него.

– Вам и вашему другу у меня дома всегда рады. В любое время, когда вам позволят обязанности агента ЦРУ.

– Сейчас я работаю на Департамент финансов, – поправил Дэйн.

– Конечно. Я и забыл, насколько вы непоседливы.

– В этом мы схожи.

Мендоса расхохотался.

– Я больше не непоседлив. Поверьте мне, мистер Дэйн, то, что я делал в юности, как будто бы совершал совсем другой человек. Войны и завоевания – иллюзия; куда более ценны покой и ясность. Я испросил американского гражданства.

– Знаю, – кивнул Дэйн.

– Мое единственное желание – остаться здесь и мирно заведовать этим маленьким рестораном. Непоседливость – это болезнь, которую излечивают годы.

– Я не ждал услышать подобное от вас, генерал, – сказал Дэйн. – Несколько лет назад…

– Это были тревожные времена, – поспешно прервал его Мендоса. – Я счастлив, что эти времена позади.

После трапезы Дэйн и Торнтон собрались уходить. Дэйн полез было в нагрудный карман за бумажником, но Мендоса положил ладонь на его руку.

– Нет, мистер Дэйн, оставьте это удовольствие мне.

– Благодарю вас, генерал, но я настаиваю на том, что платить должен я.

– А я отказываю, – возразил Мендоса. – Вы платили в прошлый раз. В Каракасе, помните?

Дэйн улыбнулся и кивнул.

– На этот раз удовольствие причитается мне, – сказал Мендоса.

– И что вы о нем думаете? – спросил Дэйн на обратном пути в отель Торнтона.

– Трудно сказать, – отозвался Торнтон, помолчав несколько секунд. – Он много говорит.

– Он нервничал.

– И он, кажется, хорошо вас знает.

– Можно сказать, что знает.

– «Можно сказать!» «Наш старый добрый мистер Дэйн!» Он на самом деле был генералом?

– О да. При Пересе Хименесе он был большим человеком в Венесуэле. Он командовал одной из немногих армий, которые не были разбиты при первом же натиске повстанцев. После того как борьба стала безнадежной, он отступил из Каракаса в Баранквилью. Это был впечатляющий маневр. Если бы у Хименеса было еще два таких генерала, он остался бы у власти.

Дэйн помолчал несколько минут. Машина свернула на 79-ю улицу.

– Еще до Венесуэлы Мендоса сделал чрезвычайно интересную карьеру. Он был начальником тайной полиции во время правления Стресснера в Парагвае, до беспорядков сорок восьмого года. Стресснер почему-то решил, что Мендоса работает на две стороны, и потому Мендосе пришлось уходить через границу в Боливию. С собой он захватил немалую долю «Эль Банко де Парагвай». В Боливии он недолгое время был весьма популярной персоной. Он продавал там парагвайские военные секреты. Боливийцы страстно желали узнать их, они по-прежнему помнили чакскую войну. Потом Мендоса сбежал из Боливии.

– Почему?