чувством собственного бессилия, в это так хотелось верить. Ради этого можно было пожертвовать всем. Что там волосы... Ей казалось, что ей подарили новую жизнь. Разве у благодарности за это могли быть какие-то пределы? Жучок под лопатку... Он не мог не знать. Как она могла так ошибиться? Ей и в самом деле могли подарить новую жизнь, ей могли дать все, кроме одного – права на свободу и независимость.

– Ты не читаешь, – заметил Командор.

Она кивнула. Командор оторвался от настройки приборов, чтобы внимательно присмотреться к Сове.

– Что происходит, Сова? У меня такое впечатление, что ты не хочешь этого знать.

– Да, – кивнула она, отворачиваясь, – я не хочу этого знать.

– Почему?

Командор развернул кресло и придвинулся вплотную к Сове.

– Выкладывай! – приказал он.

– Мне не нравится читать о том, что во мне не так, как у людей! Это все равно, что читать собственную историю болезни. Или, хуже того, протокол вскрытия!

Командор нагнулся и, как в детстве, уперся лбом в ее упрямую голову.

– Совище, – подозрительно глядя на нее исподлобья, протянул Командор, – ты несешь ерунду. Ты не больна. Но что плохого в том, что ты будешь знать? Нельзя все время от этого прятаться.

– Я не прячусь!

– Прячешься. Ты не хочешь знать.

– Правильно. Я не хочу быть такой! И ничего не могу изменить.

– Но если мы не можем это изменить, нам придется научиться видеть в этом положительную сторону.

– В этом нет положительной стороны! – отрезала она.

– Сова, ты просто не хочешь ее видеть. Ты мне только что прочитала, что твои клетки не подвержены старению. Представь, тебе подарили практически вечную жизнь.

– Я не просила, чтобы мне дарили вечную жизнь!

– Лорис рассказывал, что у тебя ускоренная регенерация. Что на тебя не действуют лекарства, но ведь и яды на тебя тоже не действуют.

– Ну, и кому надо меня травить?

– Я слышал от Лориса, что ты за пять минут неизвестно как зарастила ему дырку в шкуре. Он мне показывал отпечаток твоей ладони! Ты можешь то, чего не могут другие. Что в этом плохого? Может быть, в этих отчетах написано о том, что ты еще можешь. А ты не хочешь этого знать.

Сова вздохнула.

– Ладно, – недовольно согласилась она. – Я захочу это знать. Но меня это все равно раздражает.

Только тогда Командор отодвинулся и с хулиганским блеском в глазах спросил:

– Слушай, а если я порежу палец, ты его зарастишь?

Сова фыркнула, и, не выдержав, все-таки рассмеялась:

– Давай не будем проводить экспериментов, а?

– Почему же? Мы притащились в такую даль именно для того, чтобы проводить эксперименты. А ты не хочешь мне помочь. Ведь это шанс что-то узнать и о тебе. Между свойствами твоего организма и этой аномальной системой должна быть какая-то связь. Что-то происходит с материей, которая оказывается в зоне этого взаимодействия. И Орден тоже должен был искать ответ на вопрос: что именно? Жаль, что у меня не было этих материалов раньше.

– Ну, раньше мы бы не стали их красть.

– Если ты думаешь, что я буду испытывать угрызения совести по поводу кражи, то ошибаешься, – Командор фыркнул. – Орден всю жизнь паразитировал на земной науке. Сами бы они и закона тяготения не открыли!

За два часа она успела пересказать Командору несколько отчетов своими словами. Он наотрез отказывался слушать все подряд. Сова на собственной шкуре почувствовала всю сложность работы аналитиков: мало понять, о чем написано, нужно вычленить главное, сложить мозаику основных выводов в единую картину и подать ее под острым логическим соусом.

– Они утверждают, что мне нельзя бывать на окраинах! – с возмущением сообщила она, закончив чтение очередной страницы.

– Почему?

– Если я правильно поняла, предполагается, что в торговой фактории я открывала какие-то энергетические каналы. Какие-то антигравитационные поля, какие-то прорывы.

– Это не какие-то поля и прорывы! – Командор бросил на Сову возмущенный взгляд. – Это как раз то, над чем я работаю – теория антигравитации. И что?

– Они подозревают, что, поскольку антигравитационные силы на окраинах галактики сильнее, мне нельзя тут бывать. Торговая фактория как раз на окраине, и там эти прорывы случались дважды.

– Лорис говорил, что это происходит тогда, когда ты смотришь в зеркало. Мне всегда казалось, что это какое-то провинциальное суеверие.