Рожинский отошел от края обрыва, чтобы дать сигнал для вступления в Москву. Паны ждали в полном молчании. Разум молчал, вело вдохновение, но сколь тяжек каждый шаг к роковому слову. Шаг, еще шаг. Вот он уже перед панами. И неожиданно для себя, будто из души вырвались слова:
— В городе мы погибнем, панове! Оградим Москву от подвоза продовольствия, выморим их голодом!
Рожинский увидел, как посветлели лица его сотоварищей, понял, отдай он приказ войти в Москву, не послушали бы приказа.
Переправились через реку. Обойдя город вышли к селу Котлы. Здесь можно отсечь Москву с юга, да оставались тогда в нее дороги из замосковных городов, с Суздальской и Новгородских земель и со всей Волги. Вышли на Ярославскую дорогу. Постояли в селе Тайнинское. Далеко, чтобы пересекать дороги с Ярославля, а еще дальше дороги для связи с польской землей. Двинулись далее в обход города. На Тверской дороге не нашли удобного места для лагеря. Продвинулись к реке Всходня и остановились. Приглянулось место при впадении Всходни в реку Москву. Реки сливались под косым углом. С двух сторон водная преграда, с третьей стороны решили возвести валы и острог.
Не успели возвести укрепления, как лазутчики донесли, что в селе Ваганьково накапливаются московские войска. «Казалась Москва пустой с горы» — подумалось Рожинскому. Не подвела осторожность.
На этот раз Василий Шуйский сам возглавил московское войско, в коем были собраны все ратные силы, что оказались в Москве и поблизости от Москвы. В Ваганькове поставили царский шатер. Пришли на совет думные бояре и воеводы. Большой полк был отдан Михаилу Скопину. Вспомнил дядя в грозный час о военной удаче племянника. Обошел на этот раз незадачливого брата Дмитрия. В Передовой полк поставил князя Ивана Воротынского. Сторожевой полк поручил князю Ивану Черкасскому.
Подсчитали свои силы и прикинули численность противника. Получалось над поляками внушительное превосходство. Василий Шуйский довольно посмеивался.
— Бог захочет наказать, так разум отнимет! Воистину безумцы!
Михаил Скопин молод. Ему говорить бы последним, но он спешил, считая, что всякое промедление идет на благо противнику.Он молвил взволнованно:
— Государь, время не терпит!Нам надобно немедленно наступать. Еще до ночи. Полякам остается одно: или ночью сняться и уйти,или ночью на нас ударить.
— Помолчал бы! — возмутился Дмитрий Шуйский. — Молод, чтоб указывать. Такого не бывало, чтобы мышь на кота сама бросалась.
— Под Болховым кто был кот, а кто бы мышью?
В спор вмешался Шуйский:
— И мы — не кот, и поляки — не мышь! Надо думать как бы их не спугнуть. Уйдут, лови ветра в поле. А здесь между реками мы их, как в мышеловке передавим.
Никто из воевод не поддержал Скопина. Одни ревновали к молодому воеводе, другие не хотели сердить царя.
Июньская ночь коротка. Едва стемнело, польская конница двинулась в рискованный поиск. По берегу реки, скрываясь в камышах, уланы крались, обмотав копыта коней травой. По берегу Всходни повел свой отряд Адам Вишневецкий. Рожинский выступил с гусарскими хоругвями.
Еще днем польские лазутчики высмотрели, как расположены московские войска. На Ходынке стояли Большой и Передовой полки, главные московские силы, в селе Ваганьково расположился царь со Сторожевым полком. Между Ваганьковым и Ходынкой стоял артиллерийский наряд, а за ним обоз с продовльствием.
Адам Вишневецкий и пан Хруслинский прокрались к артиллерийскому наряду и взяли его в клещи. Когда из-за московских полков донесся шум сражения, Рожинский с гусарами атаковал Сторожевой полк.
Стрельцы, что обороняли артиллерийский наряд и продовольствие разбежались, распространяя страх по всему московскому войску. Скопин пытался собрать Большой полк в строй, но ночная тьма, как он и опасался, внесла полное смятение. По всему войску разнеслось известие, что царь взят в плен.
Царская дружина устояла под натиском гусарской хоругви, но дело уже было сделано. Обоз с продовольствием и артиллерийский наряд поляки уводили в свой стан. Роожинский отвел гусар. Едва забрезжил рассвет, поляки везде покинули поле боя и стали в оборону в своем лагере.
Разгром под Ваганьковым усложнил Шуйскому переговоры с польскими послами. Они и без того были сложными, длились с октября прошлого года. Василий Шуйский всячески их затягивал, надеясь добиться больших уступок, пользуясь тем, что в Польше длился мятеж. У короля руки были связаны рокошем, вместе с тем, король под давлением родственников заложников был заинтересован в подписании договора о мире или, по крайней мере, перемирия.
Послы требовали немедленного освобождения всех польских людей, задержанных заложниками. Шуйский, чтобы сделать поляков посговорчивее, указал прекратить переговоры.
Отправляя брата Дмитрия в Болхов, царь пребывал в полной уверенности, что московское войско рассеет воровские шайки польских налетов и покончит с новым Дмитрием. Поражение под Болховым разверзло перед царем бездну. Король Сигизмунд не имел сил начать войну, но и Шуйский был бы не в силах отразить его нашествие. Польские послы, узнав и болховском разгроме, стали настойчивее. Требовали доставить в Москву из ссылки Гонсевского и Олесницкого, а так же Юрия Мнишка и его дочь.
Ночная битва на Ходынке вынудила Шуйского на уступки. Он возымел надежду, что мир или перемирие с королем понудят поляков уйти от Москвы. Не забыл поставить условие, чтобы Марина Мнишек отказалась от титула Московской царицы. Как в свое время Годунов, так и Шуйский забыл мудрую поговорку: «не вызывай волка из колка».
Шуйский предлагал возобновить двадцатилетнее перемирие подписанное между Годуновым и Сигизмундом. Ограничились подписанием перемирия на три года и одинадцать месяцев. Послы поручились, что тут же будет повелено королем, чтобы поляки покинули Тушино, что Марина Мнишек снимет с себя титул царицы Московской. Но никто не нашел, как определить форму отречения.
25-го июля 1606 года перемирие было подписано.
Едва лишь обоз с Юрием Мнишком и Мариной вышел из Ярославля, Иринарх и Николай Мело отправили Егорку в Москву, чтоб пробился к Марине и ждал от нее поручений. Москва, так Москва. Егока не боялся этого города. Дали ему денег и посыльные грамоты из монастыря. Запряг он свою лошдку Ночку и поехал.
В Москве, чтобы попасть к Мнишкам к хитрости прибегать не пришлось. Держали Мнишков вольно. Передал он письмо от Николая Мело, тут же Юрий Мнишек спросил:
— Хочешь повидать царя Дмитрия? Сказывал ты, что встречал его и был им пожалован.
В монастыре Николай Мело и Иринарх не раз при Егорке, от него не таясь, говорили о новом походе царя Дмитрия, нисколько не сомневаясь, что идет настоящий Дмитрий. К нему Егорка охотно прибился бы, жизнь за него отдал бы. Не вернется ли все на прежнее и опять будут рубить струги, не даст ли Бог, вернуть Екатерину и дочку?
Москва и Тушино противостояли, как два враждующих лагеря, однако, пройти туда и обратно труда не составляло. Ловкие люди и торговцы имели свои лазы мимо стражи.
Когда Егорка объявил польским властям, что у него письмо от Юрия Мнишка к царю Дмитрию, его без особых задержек поставили перед паном Валавским. Валавский прочитал письмо и спросил Егорку, почему именно ему доверили такое письмо? Егорке было, что рассказать, не выдумывая. О том, что он лично известен царю Дмитрию из осторожности умолчал. Валавский призвал на совет Рожинского, Вишневецкого и Хруслинского. Валавский спросил, есть ли смсыл передавать письмо царику? Тесть просил зятя отбить его от русской стражи, когда его повезут в Польшу.
