Безнаказанной бойни здесь у поляков не получилось. С крыш их забрасывали поленьями, камнями, резали косами, пыряли вилами, из окон стреляли. Конным полякам доставалось больше, чем пешим. Голова всадника — вровень с окнами, а то и с крышей. Улочки узкие. По головам всадников били дубинами, обдавали кипятком.
Поляки схлынули из Белого города. В Китай-городе, те, кто уцелел, жизни не щадя бросались на поляков. Вгрызались в горло.
Гремел набат.
Рязанское ополчение приближалось к Симонову монастырю. У Коломенской башни Земляного города появились казачьи разъезды. Трубецкой подошел со своим воинством к Воронцову полю.
Еще накануне Ляпунов послал Дмитрия Пожарского с зарайским ополчением в село Тайнинское, куда сходились ополченцы из замосковных городов, из Ярославля, из Владимира, из Ростова, из Углича, из Вологды, с Кубенского озера и Белоозера.
В Тайнинском с утра услыхали московский набат. Пожарский собрал дружину из ополченцев, что оказались под рукой, и повел их скорым ходом в Москву.
Вышли к Земляному валу, прорвались к Сретенским воротам. Ворота выбили пушечным дробом. Зарайская дружина ворвалась на Сретенский проезд Белого города и погнала поляков на Лубянское поле. Никольскими воротами из Китай-города навстречу вышли поляки. Зарайская дружина втоптала польские хоругви обратно в Никольские ворота.
На Лубянском поле было в обычае торговать срубами. Срубов лежало завозно. Пожарский приказал соорудить из бревен острожек и собирать «гуляй-города».
Битва за Москву разворачивалась повсюду, куда врывались ополченцы. На Никитскую улицу пробились владимирцы и ярославцы. Шел бой у Тверских ворот. Через Серпуховской вал перешли казаки и калужские ополченцы Трубецкого. На Яузе укреплялись полки рязанского ополчения.
В Белом городе поляки теряли улицу за улицей. Оставалось одно: сесть в осаду в Кремле и в Китай- городе. Но уже доставалось им и на стенах Китай-города. Пожарский беспрестанно приступал к Никольским воротам.
Ни Иван Болотников, ни князь Рожинский не дерзнули превратить город в погорелье. Гонсевский, не задумываясь о последствиях, в слепой ярости, а еще более со страху, приказал поджечь Белый город. Сотни польских рыцарей кинулись поджигать факелами дома, заборы, сараи, бани, все, что могло гореть. Поджигали и грабили. Растаскивали запасы московских людей, сгоняли со дворов скот. В стойлах горели кони, в коровниках горели коровы, по улицам разлетались куры. Тащили съестное, роняли, топтали ногами. Ох, как пришлось позже об этом вспомнить!
Набат не умолкал.
Пушечным огнем Пожарский выбил Никольские ворота. Сеча завязалась в Китай-городе. Отбили Пожарского немецкие мушкетеры кинжальным огнем из мушкетов. Загорелся Белый город.
Истекал день, заступила ночь. Поляки уходили из Белого города при свете разгорающегося пожара. Небо над Москвой застлало огромное зарево.
Занялся рассвет огнепальной среды. Затемно немецкая пехота, несколько спешенных польских хоругвей вышли на лед Мосвы-реки и двинулись жечь Замоскворечье. Оброняться от немцев и польских зажигальщиков пришлось ополченцам князя Дмитрия Трубецкого, московским людям и стрельцам. Полякам и немцам удалось зажечь Зачатьевский монастырь, а за рекой их встретили боем.
Гонсевский и пан Зборовский поднялись на колокольню Ивана Великого. Гонсевский разглядывал в зрительную трубу, начавшийся бой в Замоскворечье. Сердце его замерло. Глазам не веря, передал зрительную трубу пану Зборовскому. Зборовский поглядел и воскликнул:
— Наши идут! Король пришел! Нам надо ударить встречь всеми силами!
Гонсевский взял зрительную трубу и пристально всмотрелся.
— Неужели король? Неужели Господь и Пресвятая Дева Мария услышали наши молитвы?
Коннице в Замоскворечье делать нечего. Пришлось обратиться к немцам, чтобы немецкие пехотинцы проложили путь подступающим польским войскам. Немецкими наемниками командовал французский капитан Яков Маржерет. Ни Москва для него не внове, и московский люд знаком не по наслышке. Служил он Годунову, служил царю Дмитрию, после его гибели ушел во Францию. Во Франции издал книгу с описанием Московского государства и смуты в нем воцарившейся. Посвятил книгу французскому королю Генриху IV Наваррскому.
Опять пришел на русскую землю, отнюдь не по своему желанию, а по нужде Французского короля, которому служил соглядатаем, дабы прознать чем окончатся мятежи в Московии.
Когда пришли известия, что ополчаются на поляков русские города и идут освободить от них Москву, Маржерет, как опытный воин, полагал, что Гонсевский покинет город. Садясь в осаду, Гонсевский объявил Маржерету, что ждет прихода короля. Жалование наемникам было уплачено, Маржерету пришлось подчиниться приказу Гонсевского остаться в Москве.
Когда Гонсевский приказал проджечь Москву, Мапржерет ему заметил:
— Вы отсекаете всякую возможность замирения. А если король не придет, и мы не пробьемся из осады? Ваша милость, я знаю московских людей. Они могут быть любезны, но могут быть и очень жестоки...
Гонсевский ответил:
— Мы пришли сюда не пробиваться из осады, а утвердить власть его величества короля Сигизмунда.
Случилось то, чего опасался Маржерет. Московский Кремль оказался в осаде.
Немецкие полки стояли на льду Москвы-реки, когда к Маржерету примчался пан Зборовский. Он объявил, что в Замоскворечье входят королевские войска. Просил Маржерета идти встречь и расчистит путь для королевских войск в Кремль. Маржерету не нужно было объяснять, что явилась последняя возможность разорвать кольцо осады. Он собрал своих офицеров и сказал:
— Не поляков спасать, нам себя спасать! Или мы пробьем дорогу королевскому войску или сгорим в этом проклятом городе!
Немецкие наемники опытные воины. Они поняли, что пришел час биться не за жалование, а за свои жизни. Драться они умели. Каждый знал свое место в строю, в битве за свою жизнь не сыскать было им равных во всей Европе. Они с боем прошли сквозь стрелецкую слободу, раскидывая ополченцев и стрельцов, прокосили смертной косой дорогу для подошедшего польского войска.
Оказалось, что это вовсе не королевское войско, а всего лишь отряд находников, что собрал под своим началом удачливый польский воевода пан Струсь. Не пришла бы подмога немцев, не пробиться бы знаменитому польскому налету к Кремлю.
Приход пана Струся приободрил поляков. Завязалась жестокая сеча у Лубянки. Зарайская дружина крепко держала оборону, но на несчастье, был тяжело ранен Дмитрий Пожарский. Зарайская дружина, спасая князя, отошла от Кремля и пробилась сквозь пожар к Сретенским воротам. У Сретенских ворот давка. Московские люди, спасаясь от огня и от польских сабель, бежали из города. Уходили на Ярославскую дорогу под защиту обители Святого Сергия.
В ночь со среды на Великий четверг пожар окружил плотной стеной огня Кремль и Китай-город. Москву заволокло дымом и смрадом. В Светлое Воскресение над Москвой клубились черные дымы. Они прихмурили игру весеннего солнца. Снег на льду Москвы-реки сделался черным от пепла. Огонь утихал, дожирая последние дома и избы. Белый город выглядел черным скелетом.
В понедельник Гонсевский приказал жолнерам очистить Китай-город и Белый город от трупов. В Белый город невозможно было вступить из-за смрада.
Во вторник утром трубачи протрубили со стен тревогу. Гонсевский с полковниками поспешили на колокольню Ивана Великого. С колокольни было видно, как подходили новые полки с Рязанской дороги.
В зрительную трубу различимы доспехи и одеяния воевод. Кто-то в паволоке, отороченной мехом распоряжался полками. Гонсевский передал зрительную трубу Салтыкову и спросил кто сей воевода.
Салтыков взглянул и вскипел он злости.
