отсутствуем. И под конец добавил, что мой друг может приехать в любую минуту. Камаль внимательно выслушал меня и пообещал сразу же все подготовить.
Через пять дней мы вернулись домой. Сторожа выстроились в шеренгу у ворот: они поприветствовали нас и стали наперебой торопливо докладывать.
— Камаль всех нас опозорил, — сказал один.
— Он опозорил наши семьи, — добавил другой.
— И опозорил наших предков, — промямлил третий.
Мы зашли в дом. Я ожидал, что там все будет вверх дном, но ничего подобного. В спальне была проведена генеральная уборка. Кухня блестела так, словно армия уборщиц чистила ее сверху донизу. Остальная часть дома, несмотря на то что там шли строительные работы, тоже была вычищена и отмыта.
После того, как мы осмотрели комнаты, Хамза посмотрел на меня и сказал:
— Камаль — колдун.
Вскоре после возвращения я посетил Хичама Харасса. Крыша его лачуги протекала под зимними ливнями. Он извинился за беспорядок, махнув рукой на разбросанные вещи.
— Здесь нет ничего ценного, по-настоящему ценного. Есть, конечно, несколько предметов, к которым я привык, да и они ничего не стоят. Моей жене все это дорого, но она понятия не имеет, что ценно, а что — нет.
Хичам откинулся в своем удобном кресле, скинул с ног обувь и крикнул жене, чтобы та принесла мятного чаю.
— Женщинам этого не понять. Они стараются, но не могут постичь вещей, которые важны для мужчины. Возьмем, к примеру, почтовые марки. Покажите мне хоть одну женщину, которой нравятся почтовые марки!
За ту неделю, пока мы отсутствовали, похожий на мима Мустафа приступил к ремонту стен. Его бригада наносила
Штукатуры начинали работу над стенами комнаты лишь после того, как плитка была положена на пол и присыпана кедровыми опилками с лесопилки. Плиточники проводили так много времени в Дар Калифа, что им пришлось переехать сюда. Стоило только взглянуть на их работу, как становилось понятно: мне больше не нужно беспокоиться о качестве. Результаты были безупречными, ибо подкреплялись древним знанием и сплавом математики, химии и искусства. Плиточники, работавшие с
Детская игровая комната, располагавшаяся рядом с главной гостиной, была единственной комнатой с глазированной плиткой. Это было сделано специально: даже если бы детям пришло в голову замазать все краской и клеем, их легко можно было бы оттереть.
Мастера несколько дней выкладывали зеленую и белую плитку простым шахматным рисунком, а когда дошли до последней линии, то обнаружилось, что комната более неровная, чем они рассчитывали. Безо всяких разговоров он сняли плитку со всего пола и выложили снова, повернув рисунок на три градуса. Во второй раз все получилось отлично.
Каждый день, в беседах за чашкой мятного чая, Азиз приставал ко мне с просьбой позволить ему продемонстрировать свое мастерство. Он говорил, что всю свою жизнь совершенствует это мастерство, решая сложные задачи, и что если у его появится шанс, то он превратит Дом Калифа в лабиринт фантазий. Сдавшись на долгие уговоры, мы согласились, позволив ему выложить бордюр вдоль стен комнат. Услышав о таком решении, Азиз поднялся со стула и расцеловал меня в обе щеки.
— Вы заплачете, увидев красоту моей работы, — пообещал он.
На следующий день в Дар Калифа прибыл новый мастер. Азиз прислал его вырезать узор на простой глазированной плитке для бордюра. В одной руке у него был
Если в моей памяти и сохранится до гробовой доски что-либо о Доме Калифа, то это вряд ли будут улыбающиеся лица сторожей или их постоянные разговоры о джиннах, и уж конечно не надоедливые пронзительные крики ослов в ночи или запах жимолости на закате. Это будет
Он сидел так день за днем, неделю за неделей, постукивая своим молотком. Я смотрел на него, очарованный тем, что человек мог делать такую сложную работу простым острым инструментом. В нашем мире для этого выдумали бы специальную машину. В результате получился бы однообразный безжизненный рисунок, лишенный всякого смысла. Работа же этого мастера была живой и изменчивой. В ней чувствовалась душа.
Беседы с Хичамом Харассом успокаивали меня. Я приходил к нему вне себя от гнева на то, что меня вынуждали платить в десять раз больше рыночной цены за гвозди, латунные петли и тюбики китайского клея. Старый филателист просил жену принести нам чаю, тер свои распухшие ноги, и разговор начинался. Результатом наших бесед было нечто большее, чем ликвидация пробелов в новой для меня культуре. Они также обладали и лечебным эффектом, ибо снижали мое кровяное давление. После часа, проведенного с проницательным Хичамом, я отправлялся в Дар Калифа в гораздо лучшем состоянии духа.
Как-то раз Рашана приготовила курицу по-индийски по рецепту своей бабушки. Ее было так много, что я положил часть в судок и понес к хижине Хичама Харасса, чтобы угостить его. Старик был единственным из всех моих знакомых марокканцев, кто любил такую острую пищу. На узкой улочке рядом с его домом стояли два человека. Было очевидно, что они пришли сюда не с визитом вежливости. Один из них размахивал блокнотом и громко выкрикивал оскорбления. В руках второго был старый переносной телевизор, принадлежавший филателисту. Жена Хичама о чем-то умоляла их, по лицу ее текли слезы. Она проводила меня в дом.
— Пропади они пропадом, — сказал старик, как только увидел меня. — В следующий раз они последнюю рубашку с меня снимут.
Я предложил ему одолжить денег, если нужно. Он поблагодарил меня.
— Пророк сказал, что ростовщики — ниже воров. Это тупые создания, но я еще тупее, поскольку занял у них деньги.
Однажды утром я увидел Хамзу, сидевшего в одиночестве в саду у ненастоящего колодца, построенного им самим. Он обхватил голову руками и был так расстроен, что чуть не плакал. Я решил не беспокоить его. В полдень, встретив Османа, я спросил у него, все ли в порядке.
— Хамза скоро умрет, — сказал он.
— Что с ним, он болен?
— Это хуже, чем болезнь, — ответил сторож и провел пальцем поперек горла.
— То есть кто-то хочет его убить?
— Возможно.
Да уж, типичный восточный разговор. Будучи все же человеком посторонним, я попросил Османа пояснить мне суть.
— Хамза видел сон. Ему приснился человек, ехавший на верблюде через пустыню.
— И?
Осман удивленно посмотрел на меня:
— Разве этого недостаточно?
— Не знаю, но думаю, что нет.
