я ему, глядя в его зеленые глаза. — Блин, ты же не знаешь, шо это такое. — Я вдруг начинаю смеяться. — Ты уж прости нас, што мы тебе яйца отрезали, это ж для твоего блага, друг, понимаешь? Мне тоже было хреново, когда я тебя на эту операцию таскал, честно слово.

Кот открывает пасть и мяукает, так што я встаю, чтоб посмотреть, што там у него и как. В смысле, пожрать. Жрать почти нечего. И не только для Заппы. В лотке навалена куча, а нового наполнителя нету.

— Спасибо, друг, — говорю я ему, — ты мне очень помог.

Вместо того штобы сидеть и жалеть себя, я пойду за кошачьей едой и наполнителем. Буду обшатца с миром и все такое. Пойду в Киркгейт и, может, куплю какой-нить кошачьей мяты или еще чего, все для тебя, друг, штобы тебе было хорошо.

Да, только на душе у меня по-прежнему скребут кошки, я места себе не нахожу. Иду в Киркгейт, затариваюсь в «Квик Сейв» и выхожу у статуи Королевы Виктории, что в начале Бульвара. Сегодня тут людно, потому што денек выдался неожиданно теплый для начала ноября. Пацаны шатаютца, слушают свой хип-хоп, который орет из бум-боксов. Жены и дети жуют сладости. Еще тут околачиваютца какие-то политические ребята, пытаются всучить прохожим свои революционные газеты и все такое.

Это забавно, друг, похоже, все эти революционеры вышли их хороших семей, студенты и все такое. Не то штобы я против, просто мне кажетца, што за перемены должны боротца такие, как мы, а мы только и делаем, што торчим. Совсем не как раньше, во времена всеобщей забастовки. Што с нами случилось?

Навстречу идет Джои Парк. Он замечает меня.

— Привет, Урод? Как оно? Пойдешь на занятия в понедельник?

— Ну да… — говорю я ему. А я и не помню, што у нас в понедельник занятия в группе.

И бедный Парк получает по полной программе, я говорю ему, што Али от меня ушла, и што она забрала Энди, и што они уехали к ее сестре.

— Плохо, приятель, это очень плохо. Но она вернетца, да?

— Ну, она сказала, што это всего на несколько дней, што ей надо подумать чего-то там. Вроде как ей хочется посмотреть, смогу ли я справитца сам. И вот от этого у меня депресняк, понимаешь, друг? Она работает в пабе, у Психа, ну, то есть это паб Психа. Тут вот в чем дело, дружище, если я смогу жить один, тогда она скажет «у него все будет в порядке» и бросит меня. А если я облажаюсь, тогда она скажет «нет, ну какой же урод, Урод — он урод и есть» и все равно меня бросит. В общем, полный пиздец.

У Парка какие-то свои дела, так што я возвращаюсь домой, приношу Заппе еды и новый наполнитель. Собираю кошачье дерьмо газетой и засовываю в мешок для мусора. Я даю ему валерьянки, смотрю, как он таскает ее по полу, бегает кругами и катаетца, и думаю: а я бы, наверное, тоже не отказался, друг.

Так што вот, сижу дома один, и мне отчаянно не хватает компании. Я начинаю думать, што можно было бы провести день с пользой, и достаю свои заметки, то, што я выписал из исторических книг, и снова их перечитываю. Почерк у меня поганый, так што я сам с трудом разбираю, чего я там понаписал. Потом раздаетца звонок в дверь, и я думаю, может быть, это Али вернулась, потому што подумала: «Нет, мой глупенький Дэнни без меня не справитца», в общем, я открываю дверь, весь из себя обрадованный, но это не Али.

Это совсем не Али, то есть абсолютно.

Это Франко.

— Как ты, Урод? Зашел вот поболтать, ага.

Я вот думал о том, што мне очень нужная компания, любая компания, но оказалось, что все-таки не любая — почти любая. Мне эти тюремные байки еще в тюрьме надоели, когда я там сидел. А уж дома их слушать, так это вообще кошмар. Так што я пытаюсь, насколько это возможно при разговорах с Франко, говорить о чем-то другом, ну, к примеру, о моей книге про Лейт. Я говорю, што мне бы хотелось взять несколько интервью у крутых лейтских парней, вот типа как он, интервью про Лейт.

Но я, видимо, што-то не то сказал, потому што Франко ни разу не обрадовался.

— Ты какого хера имеешь в виду? Я, типа, не понял, ты што со мной хочешь сделать, а?

Так, спокойно, спокойно.

— Нет, Франко, друг, ты меня не так понял. Я просто хочу написать книгу про Лейт, знаешь, типа про реальных людей, настоящих людей. Таких, как ты, друг. Тебя в Лейте все знают.

Франко привстает в кресле, кажетца, он решает, што пришло время бить морды.

Я пытаюсь его успокоить, я себя чувствую, как кошка на раскаленной крыше.

— Понимаешь, друг, все меняетца. С одной стороны, у нас министерство по делам Шотландии, с другой — новый парламент. «Обуржуазивание общества», так это называют всякие интеллектуальные ребята. Еще лет десять, и таких, как мы, тут вообще не останетца. Взять хоть «У Томми-младшего», друг, теперь это кафе-бар. А ты вспомни, как мы там до утра зажигали.

Франко кивает, и я понимаю, што я задел его за живое, но я типа как нервничаю, а когда я нервничаю, я говорю и говорю, просто не могу остановитца… когда ты стесняешься, ты молчишь, когда ты нервничаешь, тебя несет.

— Мы теперь как саблезубые тигры, друг. Скоро вымрем. Им нужны только ребята с бабками, а мы им на хер не сдались, нас хотят выселить на окраину города, вот што я тебе скажу, Франко.

— Да иди ты, не собираюсь я выселятца ни на какую окраин — говорит он. — Я всю жизнь тут живу, и пошли все в жопу.

— Ага, но понимаешь, Франко, скоро старого Лейта не станет. Посмотри на Толкросс, друг, теперь это финансовый центр. Посмотри на Саус Сайд: студенческий городок. Стокбридж — какой-то япписвилль для уродов, старый добрый Стокери. Уз и Джорджи-Далри скоро останутца единственными местами для ребят из рабочего класса, да и то только из-за футбольных клубов. Спасибо, бля, што хотя бы хоть что-то осталось.

— Я, бля, не рабочий класс, — говорит он, тыча пальцем себе в грудь. — Я, бля, бизнесмен, — продолжает он, повышая голос.

— Но, Франко, я только хотел сказать, што…

— Ты понял, бля?

Ну вот, это мы уже проходили, причем не раз. Если я чему и научился, так это тому, как прогибатца в таких ситуациях.

— Ну да, друг, конечно. — Я примирительно поднимаю руки.

Бегби вроде бы чуток успокаиваетца, но он все еще на взводе, это видно.

— Я тебе вот што скажу, Лейт никогда не умрет, — говорит он.

Он меня ни хрена не понимает.

— Может быть, Лейт и не умрет, друг, но вот тот Лейт, который мы знали, того Лейта скоро не станет, — говорю я ему, но не развиваю тему, потому што знаю, што бывает в таких случаях. Он скажет: «Нет, Лейт не умрет», я скажу: «Нет, он умрет, он уже умирает», а он ответит: «Я так сказал, бля, значит, так оно есть», и на этом все и закончитца.

Он насыпает две неслабые дороги, и я вспоминаю о том, што обещал Али, но тут вот какое дело: я обещал ей завязать к героином, сказал, што не буду больше ширятца, а про кокс я ничего не говорил, про кокс речи не шло. К тому же это Франко — ему никак нельзя отказать. Себе дороже.

Мы уже почти на приходах, идем выпить пива, и я пытаюсь увести Бегби подальше от «Порта радости», што оказываетца достаточно просто, потому што ему хочется выпить в «Николь». У него пищит мобильник, пришла СМСка. Он читает ее, и у него глаза лезут на лоб.

— Што случилось, Франко, друг?

— КАКАЯ-ТО БЛЯДЬ ПЫТАЕТЦА МЕНЯ НАЕБАТЬ! — орет он, и две девочки с колясками, что проходят мимо, шарахаютца в сторону и испуганно смотрят на нас.

— Што случилось?

— Блядская СМСка… от кого, не понятно… — Чуваку явно совсем не весело. Он лихорадочно жмет на кнопки на телефоне. Мы заходим в паб, он по-прежнему мудрит што-то с мобилой, а я заказываю напитки. У Бегби снова звонит мобила, и он рявкает в трубку:

— Кто это?

Пауза, после чего он явно расслабляетца, слава яйцам: