– Я тоже думаю, – ответил Роберт странным, вызывающим голосом и страшно покраснел.

После этого они стали называть друг друга «маленький Джонни» и «Роберт», картавя на обоих «р».

Мужчины, как общее правило, редко становятся друзьями, а когда становятся, то кажутся совершенно чуждыми и резко противоположными по характеру. Однако именно в этих случаях дружба длится столько же, как и сама жизнь. Де Солн был слабого здоровья, физически невзрачный идеалист. Он был человек утонченной культуры, тонко чувствующий и влюбленный в книгу. Роберт был воплощением силы, блистал красотой и жил, как вообще живут люди этого типа, свободно. Он не был утонченным в каком бы то ни было отношении, и круг его литературных интересов ограничивался определенного сорта поэзией и книжками о спорте (эти две вещи вовсе не так противоположны, как думают, и их можно проследить, как родственные качества, в характере людей, которые любят лошадей и женщин).

Де Солн слегка зевнул, и, как бы в ответ, проснулся и Роберт. Он встал и потянулся.

– Клянусь, маленький Джонни, я чувствую себя лучше.

– Я пророк и даже в своем отечестве пользуюсь почетом, как таковой. Роберт, почему вы здесь?

Роберт подумал. Когда они встречались до сих пор, маленький Джонни был всегда в курсе всех его секретов, но не одобрял их.

– Потому что я счастлив, – сказал он после небольшой паузы. Де Солн стряхнул пепел.

– Кто это на этот раз?

Роберт сел и взглянул ему в лицо.

– Это совсем не тот тип, Жан. На этот раз нечто настоящее.

– Вы хотите сказать, что это начало становиться настоящим.

– Нет. Вы умеете вообще понимать. Это нечто настоящее.

Де Солн нагнулся вперед.

– Я верю вам, – сказал он грустно. – Я не смотрел на вас, когда говорил.

– Я хочу, чтобы вы увидели Тони. Она страшно молода, ей только восемнадцать, но…

– Восемнадцать! – отозвался де Солн, насупив брови. – Роберт, это нечестно.

Роберт густо покраснел.

– Вы должны выслушать меня, – сказал он. Он начал рассказывать ему жизнь Тони с самого начала. – После смерти Чарльза, – продолжал он, – у нее не было никого, как вы видите. Я не знал, что я ее люблю, пока однажды я не взял ее погулять. Она была так одинока, и у ней не было радостей. Она сказала мне: «Так тяжело быть молодой в весеннюю пору, когда некого любить!» Тогда именно, я в этом уверен, меня захватило то, что она так мала, одинока, мила. Я клянусь вам, я думал только поиграть. Вы ведь знаете, что я никогда не уходил без того, что мне хотелось, никогда в моей жизни. Я только хотел и с Тони пойти напрямик. Дело шло не только о ее молодости, но и о ее доверии, – и я почувствовал, что я просто не могу, что должен уйти. Я боролся, я страдал так, как никогда не считал себя способным страдать из-за женщины, и все-таки рассчитывал совладать с собой. Я устроил дела, чтобы уехать. Я оставлял все до последнего часа и тогда почувствовал, что я не могу оставить ее. Последовала длинная пауза.

– С тех пор мы живем вместе, здесь, на вилле, и мы очень счастливы. Бог мой, как мы счастливы! – Он оперся головой на руки и стал смотреть перед собой. – Вы увидите ее, – снова сказал он.

– Надеюсь, – сказал де Солн, – но, увы, не в этот раз. Я возвращаюсь сегодня ночью в Париж. Так жаль, что я не разыскал вас раньше.

Они недолго поговорили о других вещах, затем Роберт поднялся.

Де Солн наблюдал из окна, как он позвал свой автомобиль. Никогда в последующие годы не мог он забыть последнего взгляда, который бросил ему Роберт, и блеск его светлых волос, освещенных солнцем.

Если бы Роберт поехал по Виа Валериа перед завтраком, он встретил бы Фэйна, который приехал утром и направлялся тогда в Озиоло.

Он явился туда около часу, разгоряченный, пыльный, надменный и опечаленный. Тони приняла его в маленькой гостиной с ее прохладными серыми полотняными стенами и удобными, на английский манер, креслами.

Она даже улыбнулась при виде его. Он не ответил на ее улыбку.

– Роберт дома? – резко спросил он.

– Он не бывает к завтраку. Он, вероятно, будет к чаю.

– Я подожду.

– Жди, – засмеялась Тони. Фэйн был непереносимым человеком, и у него были забавно-дурные манеры.

Он положил шляпу и палку на диван, затем посмотрел на нее.

– Ты можешь себе позволить смеяться и чувствовать себя веселой и тому подобное, – сказал он. – Это нам, твоим родным, суждено переносить весь срам и все, что с ним связано. Это достаточно тяжело для нас, могу тебя уверить.

Тони серьезно смотрела на него.

– Вы не ответственны за мои действия.