заполночь. Семьсот танков застыли в самом необычном виде, с башнями и без оных. В русской степи стояли остовы трехсот немецких танков и среди них были семьдесят «тигров». Между ними искареженными лежали 88 орудий, 300 грузовиков. И сотни, тысячи солдат. Тяжелыми были потери и советской стороны, более половины пятой гвардейской танковой армии. Они отбили попытки обхода и слева и справа, они бестрепетно пошли лоб в лоб, они гибли нещадно, но противник — немцы уже никогда не пробовали испытать советские танки на мужество в непосредственном танковом столкновении. Немцы решили не продолжать лобовое столкновение.
Когда Ротмистров покинул свой наблюдательный пункт, неожиданно прояснилось. Небольшими группами санитарные части подбирали раненых. Относительно тихий гул моторов говорил об отходящих в укрытия уцелевших танках. Специальные группы немцев проверяли, что можно вывести с поля. Если данный танк не подлежал ремонту, немцы его взрывали. Вдали слышался звук подъезжающих грузовиков, это подходили бензозаправщики, подвозили припасы и питание. А на поле уже вышли саперы, они, не давая себе передышки, создавали новые минные поля. Ротмистров заснул только к утру, но ненадолго, разбудил авианалет. И все же страшное своей мощью движение лучших германских войск на Прохоровку с юга и запада было остановлено. Обоянь была рядом, но, чтобы ее взять, нужно было убить вторую половину армии Ротмистрова, а без этого советские танкисты не уйдут.
Битва не закончилась в один день, но она уже после первого дня дала одну определенность огромной важности: потери немцев были столь велики, что
На следующие утро упорные немецкие танкисты — а это было лучшее, чем располагала Германия, — готовы были продолжить схватку. И они продолжили бой, но уже не рискнули идти напролом. Они попытались найти слабое место в советской обороне, но не могли. Три дня немцы фанатично бросались на Прохоровку, особенно упорным и опасным было движение немцев через реку Псел, что означало возможность обхода Прохоровки с запада в их пути на Обоянь. Дивизии СС сражались с решимостью обреченных, им противостояла армия Жадова, постоянно посылавшего просьбы о помощи Ротмистрову. Жадова можно более чем понять — его люди гибли беззаветно. Но и Ротмистров не мог распылять свой танковый кулак, к конце концов это было то уже немногое, что можно было противопоставить элите вермахта в случае крайнем, в случае неудачи у Курска. В этот святой час пехотинцы Жадова, действуя против лучших эсэсовских частей, сумели сбросить их на южный берег Псела. Ни через Прохоровку, ни в обход ее с запада лучшие генералы и лучшие части германской армии пробиться не смогли. Всё, всевластие вермахта на полях сражений окончилось, на этот раз уже «и зимой и летом». Элиту — танковую дивизию СС «Мертвая голова» — немцы были вынуждены вывести из фронтовой полосы. Танковая армия Гота потеряла половину своего личного состава и половину своих машин.
Согласно советским данным, во всей огромной битве противник потерял 2952 танка, 844 орудия, 1392 самолетов. Советские войска были буквально поражены количеством захваченных трофеев: пять тысяч автомобилей, 1392 самолетов, 844 орудия. Восемь дней длился этот титанический бой, и он указал на победителя. Немецкая танковая мощь — решающее оружие Германии в 1941–1943 годах — была обескровлена. В 3-й танковой дивизии осталось 30 танков, в 19 танковой — 60 машин, в 19-й — 17 боеспособных машин.
По немецким данным, на южном фланге Орловско-Курской дуги полегли десять танковых советских формирований. Поражены 1800 танков, уничтожены тысяча противотанковых орудий. За восемь дней боев танковая советская мощь уменьшилась вдвое. Но наш противник получил, по существу, незаживаемые раны. «Die Blutmuhle fon Belgorod» встала в один ряд с Брусиловским прорывом, а по ожесточению превзошла все богатые ожесточением битвы ХХ века. На великом поле Прохоровки найдены корпуса четырехсот германских танков. Война вошла в пик своего накала, более жесткого и жестокого противостояния война еще не знала.
Василевский и Ватутин могли вздохнуть облегченно: немцам прорыв не удался. Это окончательно показали и последующие дни — пути на север немецким танкам не было. А на севере Центральный фронт Рокоссовского тоже отбил атаку фантастической силы, и у него еще оставались силы в запасе. Вермахт уже никогда не забудет сражение ни у Прохоровки, ни у Понырей, где также произошло одно из самых кровавых сражений мировой истории. Нависшая над нашей страной реальная угроза начала ослабевать уже 13 июля — давление со стороны группы армий «Юг» постепенно ослабевает. Германский танковый гений Гудериан признал, что германская военная мощь претерпела «решающее поражение», что бронетанковые дивизии, которые рвались к Курску, будут еще «в течение долгого времени непригодны к использованию в бою». Это слова главного инспектора германских танковых войск.
Маршал Жуков прибыл 13 июля, чтобы своими глазами увидеть великое поле битвы. Он шел между сгоревших танков вместе с Ротмистровым и Хрущевым. Несколько раз они останавливались, чтобы увидеть невиданное — танки, как живые существа сцепившиеся друг с другом. Ротмистров вспоминает, что никогда не видел Жукова столь молчаливым. Василевский, видевший ту же картину, говорит о «неизгладимом впечатлении.… Битву танков не с чем сравнить на войне». 45 на 45 километров основного поля битвы еще многие месяцы были несравненным на земле местом, самый потрясающий монумент Второй мировой войны.
Ошибка Манштейна
15 июля 1943 года противники стали возвращаться к исходным позициям. И это означало, что не только блицкриг, но и коронное германское летнее маневрирование оказалось неспособным сокрушить оборонительные силы Советского Союза. Национальное выживание отныне было гарантировано. Гитлер вызвал в Растенбург Клюге и Манштейна. Гитлер запросил Манштейна и Клюге относительно перспектив дальнейших танковых действий. Их молчание было красноречивее любых слов. Клюге в конечном счете заявил, что продолжение наступательных действий невозможно. Манштейн еще не отошел полностью от первоначальной воинственности и предлагал подождать прихода резервов; но это уже не был тон «властителя Севастополя», трезвая оценка сложившейся ситуации заставила в конечном счете и его подчиниться реальности. Германское командование приняло решение прекратить наступательную операцию. Немцы стали испытывать тяжесть потерь под Прохоровкой, по меньшей мере, на данном этапе они занимают строго оборонительные позиции. Стало ясно, что «Цитадель» окончилась не вничью, а ослаблением германской мощи.
«Цитадель» была уже не по силам Германии. Она была официально прекращена, а германские войска возвращены на позиции, которые они занимали до 5 июля. «Выполнив свою миссию», нанеся тяжелые потери Ротмистрову, 4-й танковой армии Гота и «группе Кемпфа» пришлось убедиться в достаточности остающихся у противника сил и отправиться на свои исходные позиции на юге. Немцы пытались найти парадоксальные плюсы в проигранном сражении. Да, Курск они не взяли, но русским дорого обошлось их упорство. У немецкого командования было еще представление о том, что русским ничего не остается, как долго зализывать свои раны. Манштейн и стратеги меньшего калибра признавали, что Курская эпопея завершилась неудачей германской стороны, но все они шли дальше в своих умозаключениях и выводы их явились роковой ошибкой. Манштейн — и весь штаб Манштейна — были уверены, что после устрашающей, поразительной битвы, подлинного побоища, Ватутин и Ротмистров, понеся колоссальные потери, надолго загасят свой наступательный пыл. Германский генералитет полагал, что победа под Курском досталась Советской армии столь страшной ценой, что ей понадобятся еще несколько месяцев для минимального восстановления своих сил и для активных операций. В конкретной плоскости это означало, что до конца года советские войска будут способны лишь на немасштабные операции, будут приходить в себя. Это была крупная ошибка. Ошибочное суждение, дорого обошедшееся немцам. Они еще жили в 1941 году, а на дворе был 1943-й, и руководство вермахта ошибалось.
После сражения на Орловско-Курской дуге мы видим не малокровную анемию советских войск, а
