вооружений. Советская армия решительно лучше становится снабженной оружием, что сразу же сказывается на ее боевых возможностях.

Начинает ощущаться помощь западных союзников. Приведем цифры помощи США и Великобритании за всю войну (1941–1945 гг.). В войсках заметным явлением станут танки необычного профиля — союзные машины. К 1943 году на советско-германский фронт прибыли 2500 британских машин и 2000 американских. (За весь период с июня 1941 по апрель 1944 года РККА получила 3734 американских танка, 4292 британских и 1400 канадских). Как это ни невежливо звучит, но западные танки не произвели большого впечатления на советских танкистов; высшие оценки среди западных танков получил американский «Шерман», низшие — британские танки. Сталин открыто попросил «присылать грузовики, а не танки».

Слабое место РККА в мобильной войне — нехватка автотранспорта, прежде всего грузовиков. Значительно помог ленд-лиз — 183 тысячи грузовиков и джипов к середине 1943 года (из общего числа в 430 тысяч, поставленных к 1944 году). К лету 1943 года СССР получил товаров по ленд-лизу на 150 млн. долларов. Сталин настаивал не на танках и самолетах, а на металлосырье и продовольствии (алюминий, стальное литье, медь, цинк, тысячи тонн масла для госпиталей).

Полученное по ленд-лизу:

* Самолеты — 14203

** Истребители — 9438

** Бомбардировщики — 3771

* Танки — 6196

* Грузовики — 363080

* Джипы — 43728

* Мотоциклы — 32200

* Взрывчатые вещества (тонны) — 325784

* Радиоустановки — 35089

* Полевые телефоны — 380135

* Мясо консервированное (тонны) — 14793000

* Сапоги (пары) — 2577000

* Медь (тонны) — 339599

* Алюминий (тонны) — 261311

К середине 1943 года американцы отправили в СССР 900 тысяч тонн стали, 1,5 млн. тонн пищевых продуктов, 138 тысяч грузовиков и джипов. Когда Сталин проявлял ярость в отношении задержек с поставками, он имел в виду экстренную нужду даже не в танках и самолетах, а в продовольствии, химикатах, станках, алюминии, стальных листах, трубах, меди, цинке.

Страна в самых тяжелых условиях сохраняет национальную науку, особенно на многообещающих направлениях. В конце 1942 года Курчатов назначается руководителем атомных исследований с правом отзывать с фронта всех необходимых специалистов. Его цель — создание циклотрона. После освобождения Харькова в августе 1943 года в украинской индустриальной столице создается «Лаборатория № 1», а в Москве «Лаборатория № 2». Среди руин и военной бедности вызревает и развивается советский атомный проект. Синельников работает над этой проблематикой в Харькове, а Курчатов с Капицей и другими академиками в Москве.

В первой половине 1943 года устанавливается своего рода баланс между военными машинами Советского Союза и Германии. Германия едва ли уже могла с большой долей уверенности рассчитывать на победу в войне; СССР как будто получал шанс избежать поражения. Холод невозможного, страшное чувство впервые выскользнувшей из рук военной удачи начинает овладевать прежде неколебимым противником. Ощущая определенную утрату инициативы, германское командование обязано было спешить, пока приливная волна истории не повернет их мрачный поток.

После Сталинграда несколько ведущих деятелей рейха — Геббельс, Функ, Лей, Шпеер (к слову, те деятели верхушки германского руководства, которые имели университетское образование) — начинают ощущать тревогу — не по поводу сталинградских жертв, а по поводу военной судьбы Германии, которую они впервые начинают видеть в весьма блеклом свете. Как вспоминает Шпеер, «в одной из наших дискуссий в начале 1943 года Геббельс выдвинул то положение, что, переходя от триумфа к триумфу в начале войны, мы предприняли только половинчатые меры внутри рейха для победного ведения этой войны. У нас уже сложилось представление, что мы можем быть победоносными без приложения огромных усилий.… Теперь Сталинград стал нашим Дюнкерком. Теперь войну нельзя вести без приложения особых усилий».

Требовалось мучительно преодолеть традиционную немецкую самоуверенность, чтобы на секретной конференции гауляйтеров признать (Гитлер 7 февраля 1943 года): «То, что мы наблюдаем, является катастрофой неслыханных размеров. Русские прорвали фронт, румыны сдаются, венгров вообще не поднимешь на борьбу. Если немецкий народ не сумеет преодолеть всего этого, тогда он не заслуживает нашей борьбы за его будущее».

Но для успешных действий требовался рациональный анализ. Именно здесь нацистская машина начинает давать сбои. Начиная с осени 1942 года процесс непредвзятого обсуждения начинает терять свою рациональность. Гитлер отнюдь не стимулирует самостоятельность. Олицетворением нового порядка осмысления ситуации и принятия решений стал все более превращающийся в успешного царедворца фельдмаршал Кейтель. В эти месяцы Йодль, которому, как главе штаба Оберкомандо Вермахт, полагалось вести ежедневные заседания, отдает все бразды правления Гитлеру. Лишь по нескольким ремаркам можно судить, что генерал-полковник Йодль сохраняет критическое чутье, но, отступая перед неизбежным, смиряется с обстоятельствами, которые оказываются сильнее его.

На финальной стадии сталинградского кризиса вокруг Гитлера формируется внутреннее окружение, то кольцо, которое будет влиять на фюрера до самого конца третьего рейха. Это кольцо возглавил триумвират — Борман от партии, Кейтель от военных, Ламмерс от чиновников правительства и промышленности (он председательствовал на заседаниях кабинета министров, ставших регулярными с января 1943 года). Отныне подпись над практически любым документом могла быть поставлена Гитлером только в случае допуска этого документа к Гитлеру указанной троицей. В ведении войны Кейтель приобретает влияние и значимость, значительно превосходящие его мало кем признанный военный талант. Как считали почти все, знакомые с внутренним кругом Гитлера, Кейтель не обладал ни инициативой, ни воображением, ни необходимым чувством ответственности. Высшие военачальники не признавали его авторитета, фельдмаршалы рейха стремились избежать зависимости от него.

Во внутренних делах Мартин Борман возвышается до положения, официально зафиксированного 12 апреля 1943 года, — он становится «секретарем фюрера». Все аудиенции Гитлера могли быть устроены только через этого малозаметного чиновника, который за восемь лет службы Гитлеру (из-за боязни потерять влияние — без отпусков и выходных) становится «тенью» фюрера. Только несколько человек — скажем, министр военного производства А. Шпеер или глава люфтваффе Г.Геринг — имеют совершенно особый допуск к Гитлеру как центру принятия стратегических решений. Так начинает выглядеть система высшей власти германского рейха, когда окончился период фанфар и горизонт покрылся грозными тучами. Когда Германия еще контролировала центральную, западную и значительную часть восточной Европы, но ощутила мощь той страны, которая не пустила ее за Волгу, поставила предел ее европейской экспансии и впервые в ходе войны заставила, если не усомниться, то задуматься над германским будущим.

Прибывший из Северной Африки Роммель пишет в январе 1943 года: «В отношении каждого немца, вне зависимости от места жительства, статуса, собственности и возраста, должна быть осуществлена