нас с появлением его истребителей вдруг образовалось полное превосходство в воздухе – а все потому, что прадеда своевременно не расстреляли!..

Она уселась за стол и поддернула штанину, так чтоб не было видно дырку.

– И фильм этот знаменитый! Ну, где Крючков и Меркурьев, помните?.. «Небесный тихоход»! «Я думала вы ас, а вы У-2-с?!» Этот женский полк воевал как раз на его самолетах, только в конце войны они уже назывались не «У-2», а «По-2». Их все немцы до смерти боялись. Потому что они летали медленно и низко и бомбили прицельно, а «мессеры» все мазали, у них же скорость в разы выше…

– Позвольте, – перебил Алекс, – а как фамилия вашего прадеда?..

Она удивилась.

– Поливанов. Как и у меня. И мне дико, что я придумываю детективы за столом, где прадед придумывал истребители!.. Я все время сравниваю, понимаете?.. И все время получается, что занимаюсь какой-то фигней.

– Ну да, – пробормотал Алекс себе под нос. – Поливанов. Конечно.

– А бабушка вышла замуж за «недостойного»!.. Правда, он был не пролетарий, а инженер, но все равно из «новых», и прадед с прабабкой до конца жизни называли его на «вы» и исключительно по имени- отчеству. А бабушка гордая была, вот и съехала отсюда в барак!

– Значит, вы тоже не та, за кого себя выдаете, – произнес он задумчиво. – Вы вовсе не Покровская, а Поливанова и родом из знаменитой семьи.

Спохватился и замолчал.

– Покровская – псевдоним, – сказала она осторожно. – Я живу на Покровке, все очень просто! В непосредственной близости от Покровских Ворот! И почему я… не та, за кого себя выдаю?! Я – это я, автор второсортных детективных романов!

– Второсортных?

– Все детективы второсортны! – отрезала писательница Покровская-Поливанова. – Если бы я написала «Муму», тогда моя фамилия была бы Тургенев, и я была бы настоящим писателем. Колбасы хотите?.. Краковской? Викуся очень ее рекламировала!

Пока она возилась на кухне, он все осматривался – удивительная квартира! Вышел в коридор и поизучал книжные полки, начинавшиеся на уровне его ботинок и терявшиеся в невообразимой высоте, где-то под потолком. Развеселившись окончательно, зажмурился и вытащил наугад толстый, насмерть зачитанный том в коричневой плотной обложке.

Интересно, какую книгу в этой семье зачитали почти до дыр, так что едва держится некогда упитанный и солидный переплет?..

Ну что?.. Лев Толстой, сыщицкие приключения, «Княжна Джаваха» Чарской или Александр Солженицын в каком-то там очередном круге?

Алекс открыл глаза и глянул.

Жуковский Н. Е., «О присоединенных вихрях», 1905 год.

Как хорошо.

– Are you with me? Nothing to trust in. You have the answers. What are the questions? – громко распевала на кухне хозяйка.

Он втиснул на место увесистый том.

Интересно, у нее тоже чашки тончайшего китайского фарфора и пирожки в плетеной корзинке, укрытой теплой салфеткой?.. Или, наоборот, толстые самодовольные белые американские кружки с сердцами и надписями «I love you» и наспех нарезанный вчерашний хлеб?..

Она показалась на пороге, толкнув задницей дверь, и Алекс перехватил тяжеленный поднос. На нем не было вовсе никаких чашек, зато позвякивали в серебряных подстаканниках чистые стаканы, и лимон истекал соком на серебряной тарелочке, и конфеты в памятных с детства обертках, и та самая колбаса, пристроенная очень аппетитно, как-то так, что Алексу сразу захотелось есть, и он понял: в доме авиаконструктора Поливанова ему будет вкусно, просто, и можно ничего не стесняться и танцев не танцевать.

Как давно он ничего не делал… «просто»!

Они чинно уселись в гостиной, с краю громадного стола, за которым, должно быть, умещалось человек двадцать гостей, и писательница объявила, что он может называть ее Маней.

– Прошу прощения, что не узнал вас тогда, дома у Екатерины Петровны. Должен был бы…

Она щедро выложила колбасу на хлеб, полюбовалась, добавила еще круг и протянула Алексу. У нее были длинные пальцы без всякого маникюра и узкая, совсем девичья кисть.

– Дома у Екатерины Петровны никто никого не узнавал! Мы все в обмороке были. – Себе она тоже соорудила бутерброд и смачно откусила. – А вас-то чего туда принесло? Ну, нас она позвала – в годину лишений и испытаний, – а вы?..

– Я просто хотел с ней поговорить. – Он улыбнулся. Маня очень ему нравилась. – Я и с вами хочу поговорить.

– Говорите! – разрешила Поливанова. – Вам с лимоном?

– Расскажите мне про Веселовского.

– Тю!.. – Она поставила чайник на литую чугунную подставку и воззрилась на Алекса. – Вспомнила бабушка первую ночь. Зачем он вам сдался?..

– Правда, что его уволили из издательства после какой-то истории с вашей подругой?..

Поливанова аккуратно пристроила бутерброд на тарелку и крошечной, жесткой от крахмала салфеткой стряхнула крошки со своих необыкновенных пальцев.

– Да, – задумчиво сказала она. – История. Ничего особенного. Она любила его, а он любил родину, только и всего.

Алекс молчал, ожидая продолжения.

– Может, вся фишка в том, что она его на самом деле любила. Ну, по крайней мере, мне так казалось. А может, просто слишком долго ждала принца. Хоть какого-нибудь! Ведь не у всех получается, понимаете?.. – Она распрямила плечи. – У Кати не получается, у меня вот тоже ничего не получается!.. А это тяжело, особенно когда становится очевидно, что скоро на пенсию, а перспектив никаких – ну, в этом смысле!

– И у меня не получается, – невесть зачем признался Алекс. – Совсем.

– Мальчикам проще, чем девочкам.

– Откуда вы знаете? Вы разве когда-нибудь были мальчиком?

Она хмыкнула:

– Так принято считать. А что? Не проще?..

– Думаю, всем одинаково.

– Ну, – жестко сказала писательница Поливанова, – по крайней мере, ни одна ваша возлюбленная не может заставить вас сделать аборт. Ведь не может?..

– Никто никого не может заставить!..

– Да бросьте! Конечно, может. Или вы ничего не знаете о жизни!.. Или вы никогда не попадали в зависимость, такую, из которой не выбраться! Да и неохота выбираться. И точно известно, что в тот момент, когда зависимость кончится, кончится и жизнь, потому что ничего не надо… вне объекта. Совсем ничего, понимаете?..

Она взъерошила короткие волосы, и без того торчавшие в разные стороны.

– И Катька пропала! Когда он пришел на работу и у них все началось, это было так красиво, так правильно! Ну, как и должно быть. Не в смысле сахаринного мармелада, иди сюда, дай я тебя поцелую, а в смысле – вот и кончилось вселенское одиночество и ненужность! И во Франкфурт на ярмарку они вместе летали, и к Анне Иосифовне на дачу ездили!.. Интересов общих тьма, и всегда есть о чем поговорить. И всякое такое.

Она скривилась и отхлебнула чаю. Алекс молчал.

– Ну а потом был аборт – вроде рано ребенка, не ко времени, давай подождем, поживем для себя. Эти песни нам известны. Чего там рано, всем за тридцать, у всех зарплаты-квартиры-машины!.. – Она махнула рукой. – Уж какие есть, но ведь есть же, под мостом никто не спит и в общежитии не прописан. Но ребенка все-таки нужно было истребить, и его истребили. А потом оказалось, кстати, вскоре после аборта, что от