я болею!
Ни впереди, ни сзади не было ни одной машины.
Как ни в чем не бывало, водитель пошарил под сиденьем, вытащил из-под него какую-то штуку, взялся за нее поудобнее – Мелисса смотрела с интересом, – и деловито пустил струю прямо в лицо знаменитой писательнице.
Она замахала руками, вытаращила глаза, стала хватать ртом воздух, и уже через секунду ничего не видела и не слышала.
Когда она обмякла на сиденье и закатила глаза, водитель перестал закрываться рукавом, опустил стекло со своей стороны, перехватил руль и нажал на газ.
Баллончик полетел в окно. Машина повернула налево.
В пустом четыреста шестнадцатом номере, под красным пледом надрывался мобильный телефон, который Мелисса, конечно же, позабыла.
«Вызывает Василий», было написано на экранчике.
Эта надпись почему-то всегда казалась Мелиссе очень смешной.
Полянский, под каким-то предлогом вышедший из ресторана, издалека, из-за стеклянной стены, покачал головой отрицательно. Значит, Константинова не нашел.
Да что за дела такие!?..
– Вы будете обедать?
Лера с удовольствием пообедала бы, но температурная писательница, страдающая в номере, невидимо взывала к ее совести. Надо бы отправить кого-нибудь к ней в номер за билетом – его нужно поменять на сегодняшнее число. Лера была неумолима – она заберет ее в Москву и сдаст с рук на руки Василию. Еще не хватает, чтобы Синеокова заполучила воспаление легких и вогнала нацию в тоску и печаль!
Нация очень любила Мелиссины детективы.
– Я-то в любом случае пообедаю, – сообщил Боголюбов. – С голоду подыхаю. Жена решила меня салатами взять. Любовью она меня не добила, так теперь на салаты перешла, и вот от них-то я и сдохну скоро!..
Полянский подошел, официант выдвинул ему стул, он уселся и сразу же заложил ногу на ногу, как бы демонстрируя, что с ним никакого панибратства быть не может.
– Пообедаем? – спросила у него Лера. – А то что же господин Боголюбов будет один стараться!
Полянский пожал плечами.
Иногда Лера его ненавидела. Ну что это такое?! Ей необходима действенная поддержка, а он сидит себе, пожимает плечами, толком ничего не говорит, зато ногу на ногу шикарно закладывает.
Именно из-за Полянского и своего раздражения она приняла решение:
– Пожалуй, я буду обедать. Вы здесь бывали раньше, господин Боголюбов? Что тут есть вкусного?
– Называйте меня Андреем.
– А вы меня Лерой.
– О'кей. Вкусно здесь все. Русская кухня, как вы можете заметить. Блины с икрой, семга, щи буфетские и нарзан. Водку вы пить, конечно, не будете?
Вопрос был задан так, что ответить на него можно было только «конечно, буду», чтобы не показаться ханжей и лицемером, то есть лицемеркой, и Лера ответила:
– Конечно, нет.
– Понятно. А вы, господни Полянский?
– Боюсь, что нет.
– Ну, я так и знал. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Трезвый пьяному не товарищ.
– Гусь свинье, – поправила Лера. – Русская народная мудрость.
– Вот именно, мудрость. – Боголюбов быстро заказал себе обед – и блинов, и икры, и борща с пампушкой, и утку с брусникой, и «лафитничек».
Лера подумала и заказала все наоборот.
Салат с рукколой, протертый суп, суфле и рюмку порто.
Боголюбов посмотрел уважительно.
– А вы… где учились?
– В университете.
– Нет, вот этому, – и он кивнул в спину официантке, уносившей Лерин заказ, – как производить впечатление на мужчин в ресторане.
Полянский усмехнулся. Он заказал салат «столичный» и котлету по-киевски, а посему непонятно было, как именно он усмехается – с гордостью за Леру или с презрением к ней.
– Этому, уважаемый Андрей, научиться никак нельзя. Это само приходит. В процессе, так сказать, жизни. Или не приходит.
Боголюбов вытащил хлеб из корзинки и стал жевать, отрывая куски ровными белыми зубами. На пальцах у него осталась белая и тонкая, как пыль, мука, и он старательно вытер пальцы о льняную