дыру. Никаких убийств.

Он посмотрел на свою сигарету и сказал медленно:

– Я не пойму. Тебя это огорчает?

– Что?..

– Что никаких убийств?..

– Ты дурак?! – пронзительно воскликнула Лиза. – Совсем?

Он отшвырнул сигарету и снова зашаркал своей лопатой. Согнутая тень поползла по соснам.

– Я не люблю оскорблений.

О да. Об этом она была уже осведомлена. Зато он не был осведомлен о том, что весь вечер ее занимал вопрос, как бы предложить ему интим половчее, и еще ее всерьез мучил вопрос вчерашнего букета – «со смыслом» он был преподнесен им или без всякого смысла?! И еще несколько подобных, умных и важных, вопросов.

Ни о чем таком он не знал, конечно.

Заевшая «молния» освободилась, шустро поехала вверх и впилась в Лизин подбородок, закусила кожу. Лиза охнула и схватилась за подбородок обеими руками.

Завтра будет красота. Укус станет фиолетовым и желтым, заметным со всех сторон. Она замажет его пудрой, очень неудачно, конечно, так что он проступит особенно гадко и «с намеком». Все сотрудники первым делом уставятся на синяк, а уж потом с жадным любопытством станут рассматривать ее физиономию в поисках следов от «оргий», которым предавалась их начальница, с виду такая приличная!..

– Что случилось?

– Ничего.

– Я же вижу.

– Дима, – сказала Лиза с нажимом, – ты гребешь свой снег, вот и греби.

– Я гребу твой снег. Мой у меня на участке.

Лизе показалось, что он на что-то намекает. Например, на то, что вовсе не хочет грести ее снег, но все-таки гребет, потому что такой благородный. Господи, какая чушь!

– Ты поговорила с Громовым?

– Да.

– И что он сказал?

– Да ничего не сказал, Дима! Обещал, что в выходные приедет и посмотрит двери. А я объяснила, что двери ни при чем, потому что не было никаких следов, кроме колес от моей машины, даже утренние твои засыпало, помнишь?!

Он перестал шваркать лопатой, выпрямился и посмотрел на нее, опять кого-то ей напомнив. Ну, на кого, на кого он похож?! Как большинство женщин, Лиза могла воспринимать сей «предмет» только, так сказать, в целом. В этом самом целом «предмет» на кого-то удивительно походил. Но среди ее знакомых никогда не было неуклюжих, бритых почти наголо мужиков в овчинных тулупах!..

И с ним она вчера поцеловалась на пороге гаража, вернее, сделала попытку поцеловаться, которая почти провалилась, так как он ее почти отверг!

Вспомнив об этом, Лиза вдруг разозлилась так сильно, что стало ясно – надо немедленно уходить в дом, иначе что-нибудь нехорошее выйдет.

С тех пор как в десятом классе ее отвергла Наташка, а «первая любовь» в институте доходчиво объяснила, что таких, как Лиза, вокруг пруд пруди, можно их сачком ловить и в коллекцию десятками помещать, она дала себе слово, что никогда больше никто не посмеет ее отвергнуть. Просто потому, что она не дастся. Больше никому и никогда она не станет себя предлагать.

Дунька была с ней совершенно согласна – но Дуньку никто и никогда не отвергал, она-то как раз всем и всегда была нужна!..

– Я пойду, – скрипучим голосом сказала Лиза. – Я… спать хочу.

– Минуточку, – как будто удивился сосед, – ты еще недорассказала про твоего Громова. Следов-то на самом деле не было! Если я хоть что-то понимаю…

Он понимает!.. Что он может понимать, этот мужик в тулупе?! Еще неизвестно, где он взял машину, на которой ездит! Может, где-нибудь украл!

– Дима, это совсем не твое дело. Я разберусь сама.

Опять это смутное движение, плечи дрогнули под тулупом.

– Ну, пока у тебя не очень получается.

– У меня все получается прекрасно.

– Я вижу.

Нет, это невозможно! Немедленно уйти в дом, и не забыть запереть входную дверь, и виски плеснуть в стакан, и дивные итальянские жалюзи закрыть наглухо! Можно еще свет на улице погасить, чтобы ясно дать понять – ему самое время убраться вон! Пусть разгребает свой снег, раз уж ему так приспичило!

Он искоса посмотрел на нее, как показалось Лизе, насмешливо. Воткнул лопату в сугроб и неловко полез