Ослепительный внутренний свет! Неумолимое сияние!
Перемещайся! Перемещайся!
Если перемещать все разом, можно все столкнуть вместе.
Ты — наблюдаешь Омфалу, пуп земли Богодьявола.
Ты — сидищь на плоской как блюдо равнине.
Ты — постигаешь тайны стойкого гончара.
Ты — в мире другого Червя: вулканы, реки огня, бассейны жидкого олова.
Ты, ты, снова ты.
Ты — возможно — в Веррино.
Ты — потенциально — в глотке Червя, в открытом штормовом океане.
Ты — может быть — участвуешь в синхронном ритуале остановки времени во дворце волшебства.
Ты, ты.
Каюты сваливаются одна в другую. Гобелены сплетаются. Ты со-единяешься!
Я…
Я охватываю отражения звезд. Я хватаю розу…
…как души колоний, и Землю, и Луну, все засасывает в пространство-Ка, сотрясая поток никогда- всегда, ткань пустоты…
…как Божественный разум наводит свою линзу смерти на глубину времени, на расстояния такие большие, что измеряются они не миллионами и миллионами лиг, а лишь бесконечностями бесконечностей…
…все сразу.
Невыразимо стремительно пульсирует поток света. О, только бы мне остановить его течение. Только бы схватить его. О да.
Бьются и ревут сердце и легкие Бытия. Мне бы положить руку на это сердце, сдавить бы эти легкие, чтоб потом снова вдохнуть в них жизнь. Да, о!
Я здесь, я повсюду, я никогда и всегда. Я ворон и конторка. Я та, которая рождается снова и снова. Я та, которая поворачивает время. Сияние проходит сквозь меня. Я схватила розу жизни. Я линза; я роза.
Великий Перелом здесь, моя дорогая. Коллегия электонов — это собрание, согласованы все как один.
Здесь, внутри миров смерти, реальность трещит, как лед. Она плавится, она течет. Так много потоков, так много струй! Так бесконечна заводь возможностей. Так много сущностей, вплетенных в мои воспоминания. Меня научили останавливать время (спасибо, Пили!), меня научили ясновидению (спасибо, Под!), меня научили мастерству иллюзий (спасибо, Дино!), меня научили записывать воспоминания и принимать возможные формы (спасибо, Червь!), научили ловкости перемещения между каютами (спасибо, Креденс!), научили постижению (спасибо, Ховарцу!), научили многим другим драгоценным вещам (спасибо, кто бы то ни был!); но и после всего этого я не могу выбирать сама. Я могу только позволить себе быть выбранной. Я могу только позволить своему сердцу, своим желаниям быть новой моделью. Плавление, растекание; и в какой-то момент меня — рекристаллизация…
…Меня тянет вниз, я опускаюсь вместе с розой.
Часть четвертая
«РОЗА ВЕТРОВ»
Над Мужским Домом Юг по небу струилась кровь. Алый поток разливался над Главной башней Братства, над кирхой и часовней, где по выходным проходили службы.
Пэли придирчиво разглядывала закат. Претенциозное окно второго этажа, сложенное из множества мелких толстых стекол, было широко раскрыто; найти здесь раму на петлях было уже большой удачей!
— Должно быть, там, наверху, тонны пыли, — сказала она.
Йалин заканчивала упаковывать вещи.
— Пыли? — Она подняла глаза.
— Ну а отчего здесь такие закаты? Облаков совсем нет. Это все из-за пыли.
Йалин тоже подошла к окну и встала рядом с подругой. И правда, небо было чистым, если не считать тончайших муслиновых облаков, застывших в вышине, будто кто-то легко прошелся по небу тонкой кистью. И почти весь купол неба был очень яркого цвета.
Пэли указала рукой в сторону запада:
— Держу пари, в этой пустыне только что закончилась сильнейшая песчаная буря. И на что годится твой сумасбродный план, если представить, что воздушный шар влетит в песчаную бурю? Если он еще сможет потом оторваться от земли!
— Воздушные шары обычно отрываются от земли, дорогая.
— Да, а как с планом? Что скажут в храме реки? Тебе же нужно получить их благословение.
— Хм, — сказала Йалин. — Посмотрим.
— Так что ты будешь делать, если вдруг песчаная буря?
— Мы будем лететь высоко, Пэли. Там, где ветры понесут нас на восток.
— Всегда только на восток, и никогда обратно.
— Ты старая брюзга! — Йалин провела кончиком пальца по подоконнику, на пальце остался серый след, она внимательно посмотрела на него: — Это никакая не пыль пустыни, а обычная грязь. — Счищая ее, она прижала подушечку пальца к стене и оставила отпечаток на потрескавшейся штукатурке безумно аляповатого цвета.
— Ненавижу эти трущобы, — брюзжала Пэли. — Ты только посмотри на эти улицы. Разве люди могут здесь жить? Это не люди, это псы, который рыщут в дерьме, разрази меня гром! И это еще лучшая часть города. Дождусь ли я возвращения к цивилизации!
— В Гинимое, знаешь, тоже не особо чисто.
— Сравнила! Там же промышленность, а здесь полное запустение! По крайней мере, в Гинимое мужчины никогда не посмотрят на девушку злобным взглядом, если она решит начать собственное дело.
Йалин хмыкнула:
— Может, стоит преподать Сынам урок по части наведения глянца? Взять и отскрести весь дом от носа до кормы? Провести здесь всю ночь, чтобы к утру дом засверкал? А ты будешь боцманом, Пэли.
— Это вряд ли. Вот доберется сюда постоянная миссия, им и щетки в руки, пусть займутся. — Она неподвижно смотрела в небо. — А и суеверные же псы эти Сыны! Я вот думаю, не сочтут ли они знамением это кровавое небо? Ведь оно стало таким две недеЛи назад, как раз когда мы прибыли. Хочется верить, что нашему экипажу удалось припугнуть их этим небесным огнем. Чтобы им не пришло в голову, что это знак приставить ножи к нашим глоткам на пути домой.
— Эй, не шути так.
— Ну не знаю. Мы же не на переговорах.
— Но кое-что нам удалось разузнать: Тамат и Марти рассказали много полезного.
— Да уж, растолковали все местные табу. Я очень надеюсь, что наши хозяева не видят в нас будущих кухарок и посудомоек для посольства.
— Лучше им не надеяться понапрасну. Лично у меня другие планы.
— Ой, ну конечно, мне ли не знать: полетать над песчаной бурей. Будем надеяться, что местные говнюки принимают всю эту красную ерунду за родильную кровь. — И Пэли стала передразнивать Тамат, копируя ее речь и движения: — «Рождение новых плодотворных отношений между двумя великими
