— Тише. Да, я подумаю. Да.

— Ну слава богу!

Я закрываю глаза ладонью.

— Оставайтесь здесь, — говорит он, — ладно? Никуда не уходите.

Я слышу, как он идет в соседнюю комнату, потом, выглянув в оконце, вижу, как что-то тихо он говорит одному из наборщиков — вижу, как тот надевает куртку и выходит. Мистер Хотри возвращается. Кивком указывает на мои ноги.

— Наденьте-ка туфельки, — говорит он и отворачивается. — Мы должны быть готовы к отъезду.

— Вы так добры, мистер Хотри, — говорю я, наклоняясь и натягивая порванные шелковые туфли. — Видит бог, никто не был так добр ко мне, с тех пор как... — Договорить мне не удается, перехватило горло.

— Ну-ну, — отвечает он рассеянно. — Не думайте об этом, не надо сейчас...

Потом я сижу молча. Он ждет, вынимает карманные часы, то и дело выходит на лестницу — стоит там, прислушивается. Наконец возвращается бодрым шагом.

— Они здесь, — говорит. — Ну как, готовы? Сюда, пожалуйста.

Он ведет меня вниз по лестнице, проводит через ряд помещений, доверху заставленных ящиками и коробками, потом через что-то вроде кладовой — к двери. За дверью пыльный крытый дворик, ступеньки ведут в переулок. Там уже поджидает карета, рядом с ней стоит женщина. Увидев нас, она кивает.

— Вы знаете, что делать? — говорит ей мистер Хотри.

Та снова кивает.

Он передает ей деньги, обернутые листком бумаги — я узнаю в нем письмо, которое он писал при мне.

— Вот эта дама. Ее зовут миссис Риверс. Позаботьтесь о ней. У вас есть какая-нибудь шаль?

У нее есть вязаная шерстяная накидка, она укутывает меня в нее с головой — раз нет шляпки. Щекам сразу становится жарко. На дворе тепло, хотя уже почти вечер. Солнце зашло. Уже три часа прошло с тех пор, как я сбежала с Лэнт-стрит.

Уже стоя у дверцы кареты, я оборачиваюсь. Протягиваю мистеру Хотри руку.

— Так вы приедете завтра?

— Конечно.

— И вы никому не расскажете? И будете помнить, что я в опасности?

Он кивает.

— Езжайте, — говорит он тихо. — Эта женщина позаботится о вас лучше, чем я.

— Спасибо вам, мистер Хотри!

Он подсаживает меня в карету — и, помедлив, подносит мои пальцы к губам. Потом садится женщина. Он закрывает за ней дверцу и отходит в сторону. Карета трогается: приникнув к окну, я вижу, как он достает платок, вытирает лицо и шею, потом мы поворачиваем, выезжаем из проулка, и его фигура скрывается из виду. Мы покидаем Холиуэлл-стрит — едем на север, по крайней мере мне так кажется, потому что я знаю — почти уверена, — что по мосту через реку мы ни разу не проехали.

Однако едем мы как-то неровно. Дорога запружена транспортом. Сначала я сижу, не отрываясь от окна смотрю на прохожих, на витрины лавок. Потом в голову мне ударяет мысль: а что, если я увижу Ричарда? — и я откидываюсь на спинку кожаного сиденья, так тоже видно улицу, но хуже.

И только через некоторое время обращаю внимание на свою провожатую. Она сидит, сложив руки на коленях: перчаток нет и руки у нее грубые. Она замечает, что я ее разглядываю.

— Все в порядке, дорогуша? — спрашивает, но не улыбается. Голос у нее грубый, под стать рукам.

Может быть, тогда-то я и забеспокоилась? Точно сказать не могу. Я думаю: в конце концов, у мистера Хотри не было времени подыскать женщину поприятнее. Не все ли равно, вежливая она или нет, лишь бы честная! Присматриваюсь к ней повнимательнее. Юбка черная. Ботинки цветом и выделкой напоминают кусок ростбифа. Она сидит спокойно, помалкивает, покачиваясь в такт движению экипажа.

— Ехать далеко? — спрашиваю я наконец.

— Не очень, дорогуша.

Она произносит это все тем же грубым голосом, лицо ее словно застывшая маска.

— Не называйте меня так, — капризно говорю я. — Мне неприятно.

Она пожимает плечами, словно ей все равно. И тут мне становится не по себе. Я снова припадаю к окну глотнуть свежего воздуха. Но напрасно: свежестью там и не пахнет. Интересно, далеко ли отсюда до Холиуэлл-стрит?

— Мне тут не нравится, — говорю я, оборачиваясь к женщине. — Нельзя ли дойти пешком?

— Пешком, в таких тапках? — Она фыркает. Выглядывает в окошко. — Вот Кэмден-Таун, — говорит она. — Еще ехать и ехать. Так что сидите спокойно и будьте умницей.

— Почему вы так со мной говорите? — возмущаюсь я. — Я не ребенок!

И снова она пожимает плечами. Мы едем дальше, но теперь уже без остановок. Так проходит, наверное, полчаса, дорога все время идет в гору. Уже стемнело. Я начинаю волноваться. Уличные огни и витрины лавок остались позади, теперь по сторонам дороги одни глухие стены домов. Мы сворачиваем за угол — на этой улице дома еще более неказистые. Подъезжаем к большому серому дому. У крыльца фонарь. Девушка в рваном переднике тянется со свечой, пытается его зажечь. Поперек стекла трещина. Улица пустынна и безмолвна.

— Что это? — спрашиваю я у женщины, когда карета останавливается и ясно, что дальше не поедет.

— Это ваш дом,— отвечает она.

— Гостиница?

— Гостиница? — улыбнувшись, переспрашивает она. — Ну, можно и так назвать. — Тянется к дверной щеколде.

Я хватаю ее за руку.

— Погодите, — говорю. Теперь я по-настоящему испугалась. — Что вы задумали? Куда мистер Хотри велел вам ехать?

— Как куда — сюда!

— А здесь — что?

— Дом, что же еще? Какая вам разница какой? Тут вам и ужин будет... Да отпустите же меня наконец!

— Не отпущу, пока вы не скажете, где я.

Она пытается вырвать руку, но я не отпускаю. Наконец отвечает сквозь зубы:

— Это дом для благородных дам, таких, как вы.

— Как я?

— Как вы. Для бедных, для вдовых — да, небось, и для нехороших. Ну же!

Я отбрасываю ее руку.

— Я вам не верю. Мне надо было в гостиницу. Мистер Хотри заплатил вам...

— Заплатил, чтобы я довезла вас сюда и здесь оставила. Именно так. Но ежели вам не нравится... — Она лезет в карман. — Вот, сам написал.

Она извлекает из кармана листок бумаги. В него мистер Хотри завернул монетку. С надписью...

«Приют, — так там написано, — для неимущих благородных дам».

Я смотрю на эти слова и не верю своим глазам: как будто от того, что я буду смотреть на них, слова изменятся, изменится их значение или буквы сложатся во что-то иное. Потом перевожу взгляд на женщину.

— Это ошибка, — говорю я. — Он не это имел в виду. Он ошибся — или вы... Отвезите меня назад...

— Мне велено было привезти вас сюда и оставить, именно так, — упрямо повторяет она. — «Бедная девушка, повредилась в уме, надо доставить в богоугодное заведение». Ну вот вам и богоугодное заведение, разве не так?

И кивает на дом. Я не отвечаю. Припоминаю, как вел себя мистер Хотри — его слова, этот странный