уже давно беру.

– Виски не считается. При нашей работе это практически лекарство. Но все другое...

– Это для Хелен, Бинк. В конце месяца у нее день рожденья. Ты давно в магазины заглядывала? Там шаром покати. Мне хотелось подарить ей... не знаю, что-нибудь красивое. Шикарное. Сволочная война выбила весь шик из жизни таких женщин, как она. Мы-то ладно, можем разгуливать во всяком хламье и быть довольны...

– Но это ворованные вещи, Кей! Краденое!

– Коул говорит, страховщики за этим следят. Многие товары остались еще с довоенных времен, лежали без пользы. Это вовсе не краденое. Господи, я бы в жизни не прикоснулась к ворованным вещам.

– Приятно слышать! Только не жди моего одобрения. Если в штабе прознают...

– Мне самой противно, – сказала Кей. – Ты же меня знаешь. Просто... – Она смутилась. – Тошно смотреть, как с каждым днем Хелен вянет и блекнет. Будь я ей мужем, воевала б на фронте, тогда бы и спросу не было. Но раз уж я здесь...

Бинки подняла руку:

– Сантименты прибереги для трибунала. Видит бог, и мне он светит, если выйдет наружу, что я замешана в подобных делах.

– Да ни в чем ты пока не замешана! – нетерпеливо перебила Микки. – Чего взяла-то, Кей? Какое оно?

Кей рассказала, что очутилась в подвале разрушенного магазина на Бетнал-Грин.

– Они стали предельно вежливы, когда узнали, что я не леди-детектив, а приятельница Коул. Чего там только нет, вы бы видели! Уйма ящиков с сигаретами! Мыло! Бритвенные лезвия! Кофе!

– Кофе!

– И чулки. Едва не соблазнилась, честно. Но, понимаете, я хотела ночную рубашку. Ночнушка Хелен уже вся расползлась, у меня прямо сердце кровью обливается. Хозяева все перерыли, нашли хлопчатобумажные и фланелевые пижамы... И тут я углядела вот что.

Кей открыла сумку и достала плоскую прямоугольную коробку. Розовую, перевязанную шелковой лентой.

– Гляньте, – пригласила она; Бинки с Микки подались вперед. – В американском фильме парень с такой штуковиной под мышкой отправляется за кулисы к хористке, точно?

Кей положила коробку на колени, для пущего эффекта выдержала паузу и осторожно подняла крышку. Открылись слои серебристой бумаги. Кей их отогнула и предъявила атласную пижаму перламутрового цвета.

– Умереть! – ахнула Микки.

– Умереть и не встать, – уточнила Кей.

Она вынула и встряхнула блузу, не тяжелее гривы девичьих волос; холодная после улицы ткань быстро вбирала тепло. Что-то в ней – гладкость, блеск – напоминало Хелен. Кей снова встряхнула блузу, чтобы увидеть, как переливается атлас.

– Прямо сияет, да? А пуговки, гляньте!

Костяные пуговицы, тонкие, как облатка, были удивительно приятны на взгляд и на ощупь.

Бинки переложила в другую руку мундштук, завернула манжет блузы и пальцем погладила ткань.

– Чертовски отменный материал, ничего не скажешь.

– А ярлык видели? Франция, глянь.

– Франция? – хмыкнула Микки. – Что ж, будем считать это вкладом Хелен в Сопротивление.

– Дорогуша, стоит ей такое надеть, и она не окажет никакого сопротивления, – сказала Бинки.

Все засмеялись. Любуясь блузой, Кей поворачивала ее так и этак, потом даже встала и вместе со штанами приложила к себе:

– На мне, конечно, смотрится дико, но это чтоб вы поняли.

– Класс! – сказала Микки, усаживаясь на место. – Наверное, бешеных денег стоит, а? Давай колись, сколько выложила?

Чувствуя, что краснеет, Кей складывала пижаму.

– Ладно, сама знаешь.

– Нет. – Микки ждала ответа. – Не знаю.

– Понятно же, что задешево такую хорошую вещь не достанешь. Да еще когда война...

– Так сколько? Кей, ты покраснела!

– Да жарко здесь. Чертова печка!

– Пять фунтов? Шесть?

– Ведь надо же промотать состояние рода Лэнгриш! А на что еще сейчас деньги тратить? В пивных нет выпивки, у табачников – курева.

– Семь фунтов? Восемь? – вперилась в нее Микки. – Неужто больше?

– Нет, около восьми, – поспешно, но туманно ответила Кей.

Вообще-то за пижаму она отдала десять фунтов и еще пять – за пакет кофейных зерен и пару бутылок виски, но признаваться в том не хотела.

– Восемь фунтов! – вскрикнула Микки. – Ты чокнулась!

– Зато какая радость для Хелен!

– И еще больше для спекулянтов.

– Ну и что? – Джин вдруг возымел эффект и сделал Кей задиристой. – Любовь и война все спишут, ведь так? Особенно нынешняя война и уж тем более... – она понизила голос, – такая любовь, как наша. Господи, да это же малость, нет, что ли? Ведь Хелен не получит даже крохотной пенсии, если меня укокошат...

– Твоя беда, Лэнгриш, в том, что у тебя комплекс благородства, – сказала Бинки.

– Ну и что? Что плохого-то? Такие, как мы, должны быть благородными. От других благородства черта с два дождешься.

– Ладно, только знай меру. Можно и без широких жестов.

– Ох, не начинай!

Кей свернула пижаму и посмотрела на часы, вдруг испугавшись, что Хелен, которая должна была подойти после работы, объявится раньше и сюрприз будет испорчен. Она протянула Микки коробку:

– Пусть до конца месяца у тебя полежит, ладно? Если возьму домой, Хелен может найти.

Микки забрала коробку и сунула под кровать в другом конце каюты.

Потом смешала еще коктейли. Бинки вдруг помрачнела и, понурившись, гоняла в стакане джин. Помолчав, она сказала:

– Чего-то, девочки, расстроил меня весь этот треп о благородстве.

– Ой, не бери в голову! – отмахнулась Микки.

– И все ж таки. Хорошо тебе, Кей, с крошкой Хелен, шелковыми пижамами и прочим строить из себя поборницу благородства, этакого Лучшего Друга Розовых. Но твой случай – невероятная редкость. Большинство же... Взять хоть Микки и меня. Что у нас есть?

– Говори за себя! – Микки закашлялась.

– Джин тебя рассиропил, – сказала Кей. – Так и знала, что ранняя пьянка к добру не приведет.

– Дело не в джине. Я серьезно. Вот скажи честно: неужели такая жизнь никогда тебя не тяготила? Все это хорошо по молодости. Когда тебе двадцать, это и вправду заводит. Скрытность, напряг... настраивают тебя, словно арфу. Когда-то девушки казались сказочными существами... все эти бешеные вспышки из-за чепухи, вечеринки, угрозы вскрыть себе вены в туалете и всякое такое. Мужики – тень, бумажные куколки, пацанята! Чего там сравнивать! Но потом наступает возраст, когда видишь всю правду. Приходит время, когда ты уже просто выхолощена. И понимаешь, что с этой чертовой игрой покончено... Теперь мужики кажутся чуть ли не привлекательными. Иногда я всерьез подумываю найти себе какого- нибудь славного парнишку, чтобы угомониться с ним, этакого тихоню-парламентария от либералов или что- нибудь в этом духе. Так было бы спокойно.

Вообще-то, Кей переживала нечто подобное. Но это было еще до войны, до того как она встретила Хелен. Сейчас она хмуро сказала: