— Я сейчас мальчик, живу с дамой, которая обо мне заботится…

Тут наконец на лице Билли выразилось некоторое понимание, и он кивнул.

Тем временем итальянец уронил чью-то шляпу, и джентльмен заворчал.

— Можешь подождать? — спросил Билли и шагнул обратно, чтобы пособить своему напарнику с двумя-тремя плащами. Потом вернулся ко мне.

Итальянец скорчил кислую мину. Я покосилась на Диану и Марию. Давка в вестибюле немного рассосалась, они стояли, ожидая меня. Мария спустила Атласа на пол, и он цеплялся когтями за ее подол. Я перевела взгляд на Билла.

— Ну а ты как?

Уныло возведя глаза к небу, он поднял руку: на ней было обручальное кольцо.

— Для начала — я теперь женат!

— Женат! О, Билл, как я за тебя рада! Кто она? Наверное, Флора? Флора, наша прежняя костюмерша?

Он кивнул, так оно и было.

— Из-за Флоры я сюда и нанялся, — добавил он. — Она работает по соседству, в «Старом Мо», будет там месяц. Она, знаешь ли, — Билли внезапно смутился, — она по-прежнему в костюмершах у Китти…

Я вытаращила глаза. Очередь снова зароптала, итальянец снова скривился, Билл шагнул к нему, чтобы помочь с плащами, шляпами и номерками. Запустив пальцы в волосы, я старалась осознать услышанное. Билли женат на Флоре, Флора, как прежде, работает у Китти, Китти выступает в «Миддлсексском мюзик-холле». И меня от нее отделяют какие-нибудь три улицы.

И Китти, разумеется, замужем за Уолтером.

«Они счастливы? — хотелось мне крикнуть. — Она говорит когда-нибудь обо мне? Думает? Скучает?» Но когда Билл вернулся, еще более потный и заполошенный, я спросила только:

— Как… как номер, Билл?

— Номер? — Он фыркнул. — По мне, так неважно. Старому в подметки не годится…

Мы уставились друг на друга. Вглядевшись пристальней, я обнаружила, что у Билла наметился двойной подбородок и потемнела кожа вокруг глаз.

— Билл, ты идешь? — крикнул наконец итальянец. И Билл сказал, что должен работать.

Я кивнула и протянула руку. Отвечая на рукопожатие, он как будто снова заколебался и потом добавил скороговоркой:

— Знаешь, мы все очень расстроились, когда ты тогда сбежала из «Брита». — (Я пожала плечами.) — И Китти… Китти больше всех. Они с Уолтером каждую неделю давали объявления в «Эре» и в «Рефе». Ты их не видела, Нэн?

— Нет, Билл, не видела.

Он покачал головой.

— И вот ты здесь, разряженная настоящим лордом! — С сомнением окинув взглядом мой костюм, Билл добавил: — Ты уверена, что у тебя все путем?

Я не ответила. Я только перевела взгляд на Диану. Она стояла, повернув голову ко мне, рядом были Мария, Атлас и Дикки. Дикки держала поднос с напитками, к глазу она поднесла монокль. В пустеющем зале отчетливо прозвучал ее обиженный голос:

— Диана, вино будет совсем теплым.

Диана снова повернула голову.

— Что там делает этот мальчишка?

— Разговаривает с черномазым в гардеробе! — ответила Мария.

Щеки у меня запылали, я оглянулась на Билла. Он следил за мной, но теперь отвлекся, обслуживая клиента: принял у него плащ и повернулся к вешалкам.

— До свиданья, Билл, — произнесла я, и он простился со мной кивком через плечо и печальной улыбкой.

Я шагнула было прочь, но поспешно вернулась к перегородке и коснулась руки Билла.

— На котором месте номер Китти в афише «Мо»?

— На каком месте? — Билл задумался, складывая следующий плащ. — Точно не скажу. Во второй половине списка, ближе к началу; полдесятого примерно…

Меня окликнула Мария:

— Невилл, что-то не так с чаевыми?

Я поняла, что, если я задержусь еще, случится что-то ужасное. Не глядя на Билла, я немедленно вернулась к Диане, извинилась и заверила, что все в порядке. Но когда Диана потянулась к моей голове, чтобы пригладить волосы, я вздрогнула, ощущая взгляд Билла; когда же она взяла меня под руку, а Мария обошла меня кругом, чтобы завладеть второй рукой, мою спину словно бы обожгло пистолетным выстрелом.

К залу, поистине величественному, я не присматривалась. Ложи нам не досталось, поскольку мы не позаботились заранее о билетах, но места у нас были очень хорошие, в середине одного из передних рядов партера. Однако — по моей вине — мы задержались, и партер был уже почти заполнен, нам пришлось пробираться, спотыкаясь о два десятка пар ног. Дикки расплескала вино. Атлас цапнул женщину с лисьей горжеткой. Диана, добравшись наконец до своего сиденья, недовольно поджала губы. Наше появление перед честным народом она задумывала совсем иначе.

Села и я, безразличная к ней и ко всему остальному. Все мои мысли были о Китти. Она по-прежнему выступает в общем с Уолтером номере. Билл видится с ней ежедневно — значит, встретится и нынче, когда после представления зайдет за Флорой. И сейчас, пока участники оперы, которую мы собираемся слушать, накладывают грим, Китти занята тем же самым, а ее гримерная отсюда в двух шагах.

Тем временем появился дирижер и был встречен аплодисментами; освещение потускнело, публика затихла. Когда заиграла музыка и пошел вверх занавес, я оцепенело глядела на сцену. Когда же вступили певцы, я дернулась. Давали «Свадьбу Фигаро».

От спектакля у меня в памяти почти ничего не осталось. Я думала только о Китти. Я ерзала и вертелась на сиденье, почему-то невероятно узком и жестком, пока Диана не наклонилась и не шепнула, чтобы я вела себя тише. Мне вспоминалось, как, бродя по городу, я боялась, что заверну за угол и наткнусь на Китти; как устроила маскарад, чтобы не попасться ей на глаза. Пока я промышляла на улице, привычка скрываться от Китти стала моей второй натурой, для меня сделались запретными целые районы Лондона, улицы, откуда ноги сами несли меня прочь. Я вела себя как человек с ушибом или переломом, который бессознательно бережет больное место, чтобы его не задели в давке. Теперь же, раз Китти была так близко, мне приходилось самой опереться на больную руку, ступить всей тяжестью на больную ногу. Музыка заиграла громче, у меня заболела голова, сиденье показалось до невозможности узким. Я посмотрела на часы, но в полутьме ничего не разобрала, пришлось наклонить циферблат в сторону освещенной сцены; при этом я задела локтем Диану, которая недовольно вздохнула и повернулась ко мне. Часы показывали пять минут девятого — как радовалась я теперь, что их завела! Действие приблизилось к тому забавному эпизоду, когда графиня со служанкой насильственно наряжают юного героя в платье и запирают в чулане; шум и суета на сцене достигают тут апогея. Я обернулась к Диане.

— Диана, мне невмоготу. Я подожду вас в вестибюле.

Она попыталась удержать меня за руку, но я стряхнула ее ладонь и, то и дело спотыкаясь, отдавливая чьи-то ноги и прося прощения у пострадавших, проторила себе дорогу вдоль ряда к капельдинеру и к двери.

После птичьего базара на сцене вестибюль поражал тишиной. За перегородкой сидел итальянец и читал газету. Когда я подошла, он фыркнул.

— Его здесь нет, — ответил он на вопрос о Билле. — После начала представления он здесь не остается. Желаете свой плащ?

Я сказала, что не желаю. Я выскочила на улицу и направилась на Друри-Лейн — стесняясь своего костюма, начищенных туфель и цветка в петлице. Под дверью «Миддлсекса» группа юнцов изучала программу и высказывала суждения о номерах. Я подошла и привстала на цыпочки, силясь разглядеть нужные имена и порядковый номер.

Уолтер Уотерс и Китти — прочитала я наконец; меня поразило, что Китти больше не Батлер и работает под старым псевдонимом Уолтера. Билл был прав: их номер располагался в начале второго отделения, четырнадцатым по порядку, после певицы и китайского фокусника.

В кассе сидела девица в фиолетовом платье. Подойдя к окошечку, я мотнула головой в сторону зала и спросила:

— Кто сейчас на сцене? Который идет номер?

Девушка подняла глаза и, увидев мой костюм, хихикнула.

— Вы не туда попали, дорогуша. Вам нужно в оперу, это недалеко. — Я молчала, закусив губу, и улыбка сползла с лица девицы. — Как желаете, лорд Альфред. Номер двенадцатый, Белл Бакстер, певица-кокни.

Я купила билет за шесть пенсов, и девица, конечно же, скорчила кислую мину:

— А я уж думала, перед вами красный ковер расстилать придется.

На самом деле я не решалась сесть слишком близко к сцене. Что, если Билли-Бой уже побывал в театре и рассказал Китти о нашей встрече и о том, как я была одета? Мне вспомнилось, что в маленьком театре, когда ступишь за огни рампы, лица зрителей придвигаются совсем вплотную, а ведь такой пиджак и галстук, как у меня, не заметить трудно. Страшно себе представить: Китти поймает мой взгляд — и будет петь Уолтеру, а глядеть на меня, прямо в глаза!

И я отправилась на галерку. Лестница была узкая, и, минуя ворковавшую за углом парочку, я чуть их не задела. Так же как девушка в кассирской будке, они уставились на мой костюм и, как она, захихикали. За стеной бухал оркестр. Когда я одолела лестницу и добралась до двери, его глухие удары сделались громче и сердце у меня в груди заколотилось им в такт. В мрачном сумраке зала, где было жарко и дымно и пахло орущей толпой, я пошатнулась.

На сцене девушка в огненно-красном платье вращала юбками, так что видны были чулки. Пока я стояла, цепляясь за столб, она закончила одну песню, за которой последовала другая. Публике, судя по всему, она была знакома. Раздались хлопки и свист, и я воспользовалась этим, чтобы добраться по проходу до незанятого сиденья. Мне не повезло, моими соседями оказались сплошь юнцы; увидев мой костюм для оперы и цветок, они стали подталкивать друг друга локтями и давиться от смеха. Один глухо закашлялся в ладонь, и в кашле послышалось: «Пшют!» Отвернувшись от них, я сосредоточила внимание на сцене. Вскоре я вынула сигарету и закурила. Когда я поджигала спичку, рука у меня тряслась.

Наконец певица-кокни завершила свой номер. За аплодисментами последовала краткая пауза, заполненная выкриками, шуршаньем, шарканьем ног, но вот забренчали китайские колокольчики — оркестр заиграл вступление к следующему номеру, и один из юнцов в моем ряду встал и крикнул: «Ниньки — говно!» Занавес поднялся, на сцене показались фокусник, девушка и черный лаковый шкафчик, немного похожий на тот, что стоял в спальне Дианы. Щелчок пальцев фокусника — вспышка — треск — облако багрового дыма. Мальчишки засвистели, сунув пальцы в рот.