меня на талии. — Но мы теперь как сестры, правда, Нэн? Будешь мне сестрой?

Я принужденно погладила ее по плечу. И отвернулась, не зная, какое чувство во мне преобладает: облегчение или разочарование.

— Да, Китти, — отозвалась я, и она обхватила меня крепче.

Потом она заснула и ее голова и рука расслабились, отяжелели.

А я лежала без сна — как прежде, рядом с Элис. Но на сей раз я не мечтала, а вела с собой довольно безжалостный разговор.

Я знала, что, несмотря ни на что, не упакую утром свои вещи и не попрощаюсь с Китти: для этого я слишком далеко зашла. Но если я остаюсь, то все должно быть так, как она сказала; мне нужно научиться подавлять свои странные, неподобающие вожделения и звать Китти сестрой. Быть ее сестрой это все же гораздо лучше, чем быть для нее ничем, не существовать для нее вовсе. А если мои голова и сердце — мое горячее, трепещущее нутро — этим раздосадованы, нужно заставить их замолчать. Я обязана любить Китти, как она меня любит, а иначе не любить совсем.

А это, как я знала, было бы ужасно.

Добравшись к следующему полудню до зала «Звездный», мы обнаружили, что он не составляет и десятой части ни одного из тех удивительных залов Уэст-Энда, которые мы с мистером Блиссом воображали местом будущих триумфов Китти, но даже и такой, как есть, он пугал своей красотой и величием. Директором его был в то время некий мистер Линг; он встретил нас у служебного входа и провел в свой кабинет, где зачитал вслух условия контракта Китти и получил ее подпись; затем он довольно поспешно пожал нам руки и крикнул мальчика-ассистента, чтобы тот проводил нас на сцену. Здесь я, робея и не зная, куда себя девать, ждала, пока Китти разговаривала с нашим дирижером и прорепетировала с оркестром свои песни. Тем временем ко мне подошел мужчина с метлой на плече и довольно бесцеремонно спросил, кто я такая и что тут делаю.

— Жду мисс Батлер, — тонюсеньким голосом пропищала я.

— Ах вот как. Что ж, дорогуша, тебе придется подождать где-нибудь в другом месте, потому что я должен подмести и ты мне мешаешь. Так что давай.

Я залилась краской и отступила в коридор, где, оглядывая меня и ругаясь, когда я мешала пройти, неуклюже сновали туда-сюда ассистенты с корзинами, стремянками, ведрами с песком.

В тот же вечер мы повторно посетили концертный зал и на этот раз без осложнений, так как сразу отправились в гримерную, а там я лучше знала, что мне делать. Впрочем, войдя, я сразу пала духом: гримерная ничуть не походила на ту уютную маленькую комнатку в «Кентерберийском варьете», которая находилась целиком в распоряжении Китти. Темное и пыльное помещение было рассчитано на целую дюжину артистов, с лавками, крючками для одежды, одной на всех засаленной раковиной; дверь приходилось подпирать, иначе она распахивалась, открывая внутренность комнаты взглядам рабочих сцены и случайных посетителей. Мы припозднились, большая часть крючков была уже занята, по лавкам сидели полуодетые девушки и женщины. При нашем появлении они подняли глаза, почти все заулыбались; когда Китти вынула пачку «Уэйтс» и спички, какая-то из артисток воскликнула: «Слава тебе господи, у кого-то есть сигареты! Поделишься с нами штучкой, киса? У меня не предвидится ни гроша до самого дня зарплаты».

Китти предстояло выступить в начале первого отделения. Помогая ей с воротничком, галстуком и розой, я чувствовала себя вполне уверенно, однако когда я отправилась за кулисы, чтобы подождать ее номера и осмотреть из темноты незнакомый театр с громадной безразличной толпой зрителей, у меня задрожали поджилки. Я взглянула на Китти. Ее лицо под слоем грима побелело, но от страха или от решимости — сказать было нельзя. С единственной, клянусь, целью — поддержать ее (а как же: я ведь вознамерилась быть ей сестрой и только сестрой) — я стиснула ладонь Китти.

Когда помощник режиссера наконец кивнул Китти, мне пришлось обратить взгляд на сцену. Концерт шел без ведущего, призвать толпу к порядку было некому, а выход Китти следовал за номером популярного комика, которого вызывали на бис четыре раза, так что он еле упросил слушателей отпустить его. Публика согласилась неохотно; оркестр заиграл начальные такты первой песни Китти — раздосадованная толпа едва слушала. Когда на свет рампы выступила сама Китти, махнула шляпой и крикнула: «Хэлло!», с галерки не последовало ответного гула; ложи и партер ограничились чахлыми аплодисментами — верно, понравился костюм. Принудив себя посмотреть в зал, я заметила там движение: люди ходили в бар или в уборную, мальчишки сидели спиной к нам на ограждении галерки, девушки окликали приятельниц в трех рядах от них или сплетничали с соседями, глядя куда угодно, но только не на сцену, где для них старалась в поте лица Китти — милая, умненькая Китти.

Однако мало-помалу настроение публики менялось — нельзя сказать, что разительно, но все же заметно. Когда Китти закончила первую песню, кто-то из зрителей, свесившись с балкона, крикнул: «А теперь верните-ка нам Нибза!» (комика, которого сменила Китти, звали Нибз Фуллер). Китти и глазом не моргнула; пока оркестр исполнял интермедию, она, приподняв шляпу, отозвалась: «Зачем? Он задолжал вам деньги?» Публика засмеялась, следующую песню слушали уже внимательней и хлопали по ее окончании оживленней. Чуть позже еще кто-то попытался потребовать Нибза, но соседи его зашикали; к тому времени, когда Китти оставалось только исполнить балладу и бросить цветок, публика была уже на ее стороне, слушая внимательно и с интересом.

Я наблюдала как зачарованная. Усталая и раскрасневшаяся, Китти ушла за кулисы, уступая место комическому певцу; я схватила и крепко сжала ее руку. Потом появился мистер Блисс с директором, мистером Лингом. Они следили за выступлением из первого ряда, и вид у них был весьма довольный; мистер Блисс, взяв в свои руки ладонь Китти, воскликнул:

— Триумф, мисс Батлер! Несомненный триумф.

Мистер Линг повел себя более сдержанно. Кивнув Китти, он произнес:

— Отлично, дорогая. Публика не из легких, вы справились на редкость удачно. Пусть только оркестр приспособится к вашей манере ходить по сцене — и все будет блестяще.

Китти только хмурилась. Взяв полотенце, которое я принесла из комнаты для переодевания, она прижала его к лицу. Сняла и отдала мне пиджак, отстегнула галстук.

— Мне хотелось лучшего, — проговорила она наконец. — Не было блеска — искры.

Мистер Блисс, фыркнув, простер к ней руки.

— Дорогая, ваш первый вечер в столице! В таком большом театре вы никогда прежде не работали! Публика о вас узнает, пойдет молва. Наберитесь терпения. Скоро они будут покупать билеты именно на вас! — Директор при этих словах, как я заметила, прищурился, но Китти, по крайней мере, позволила себе улыбнуться. — Так уже лучше, — заметил мистер Блисс. — А теперь, с разрешения леди, небольшой легкий ужин нам, наверное, будет не лишним. А к небольшому легкому ужину — по большому полновесному стакану с искристым шампанским, раз уж мисс Батлер не хватает искры.

Ресторан, куда повел нас мистер Блисс, располагался недалеко и был излюбленным заведением театрального люда; там кишмя кишели джентльмены в нарядных жилетах вроде самого мистера Блисса и девушки и юноши вроде Китти: со следами грима на манжетах и крупинками туши в уголках глаз. За каждым столиком как будто сидели знакомые мистера Блисса, оклики сыпались на каждом шагу, но он нигде не остановился поболтать, а приветствовал всех вместе взмахом шляпы, повел нас в свободную кабинку и подозвал официанта, чтобы ознакомиться с меню. Когда мы сделали выбор, он знаком подозвал официанта и что-то ему шепнул; тот ушел и вскоре вернулся с бутылкой шампанского, которую мистер Блисс принялся торжественно откупоривать. Со всех концов зала понеслись приветственные восклицания, одна из женщин под смех и аплодисменты запела:

Я сочиняла мысленно открытку, которую напишу дома:

Китти с мистером Блиссом тем временем беседовали, и, прислушавшись, я поняла, что речь идет о важных вещах.

— А теперь, — говорил мистер Блисс, — я собираюсь кое о чем вас попросить. Как джентльмен я постеснялся бы обратиться к вам с подобной просьбой, но в данном случае я говорю как театральный агент. Я хочу вас попросить, чтобы вы походили по городу — и вам, мисс Астли, следует ей помочь, — добавил он, перехватив мой взгляд, — вам нужно обеим походить по городу и поизучать мужчин!

Я, обернувшись к Китти, растерянно замигала, она ответила неуверенной улыбкой.

— Поизучать мужчин?

— Поизучать под лупой! — Мистер Блисс разрезал отбивную. — Ухватить их характеры, привычки, манеры, походку. Как он жил? Что скрывает? Расстался с возлюбленной? Или у него просто болит нога и сосет под ложечкой? — Он взмахнул вилкой. — Вы должны все это понимать и копировать, чтобы и публика, в свою очередь, тоже поняла.

— Вы думаете изменить номер Китти? — спросила я в недоумении.

— Я думаю, мисс Астли, расширить ее репертуар. Ее петиметр — очаровательный парнишка, но не всю же жизнь расхаживать в лавандовых перчатках по Берлингтонскому пассажу. — Он снова оглядел Китти, вытер салфеткой рот и перешел на доверительный тон. — А как насчет мундира полицейского? Блузы моряка? Зауженных книзу брюк, пальто с перламутровым отливом? — Мистер Блисс повернулся ко мне. — Вообразите только, мисс Астли, как в эту самую минуту все это изобилие томится где-нибудь на дне костюмерной корзины, ожидая одного: облечь собой Китти Батлер, которая вдохнет в него жизнь! Подумайте об этих прекраснейших тканях — вот шерсть цвета слоновой кости, вот волнистые шелка, винно-красный бархат, алый шаллун; прислушайтесь, как щелкают ножницы, шуршат нитки; представьте себе ее успех в наряде солдата, уличного торговца, принца…

Мистер Блисс наконец замолк, и Китти улыбнулась:

— С вашим красноречием, мистер Блисс, вы бы и однорукого уговорили заняться жонглерским ремеслом.