— если, как он думал, она уехала со всеми остальными, он назовет свое имя и попросит разрешения зайти в гостиную и написать записку.

Однако вместо этого он пересек лужайку и повернул к живой изгороди. В беседке мелькнуло какое-то яркое пятно, и, подойдя ближе, он разглядел розовый зонтик. Зонтик притягивал его, как магнит, — наверняка он принадлежит ей. Арчер вошел в беседку, сел на расшатанную скамью, взял в руки зонтик и стал разглядывать резную ручку, сделанную из какого-то редкостного дерева, издававшего едва уловимый, тонкий аромат. Арчер поднес рукоятку к губам.

Послышался шорох юбок, цеплявшихся за живую изгородь. Молодой человек оперся о ручку зонтика и, глядя в землю, застыл в ожидании. Он всегда знал, что это должно случиться…

— О, мистер Арчер! — воскликнул громкий молодой голос, и, подняв глаза, он увидел перед собою самую младшую и самую высокую из девиц Бленкер, растрепанную блондинку в измятом кисейном платье. Судя по красному пятну на щеке, она только что оторвалась от подушки, а заспанные глаза приветливо, хотя и с некоторым смущением, смотрели на Арчера.

— Господи, откуда вы взялись? Я, наверное, уснула в гамаке. Все уехали в Ньюпорт. Вы звонили? — бессвязно лепетала девушка.

Арчер смутился еще больше, чем она.

— Я? Нет… то есть я как раз собирался… Я был тут неподалеку, хотел присмотреть лошадь и заехал к вам, надеясь застать миссис Бленкер и ваших гостей. Но мне показалось, что в доме пусто, вот я и решил посидеть и подождать.

Мисс Бленкер, окончательно проснувшись, с возрастающим интересом на него смотрела.

— В доме и вправду пусто. Нет ни мамы, ни маркизы, никого, кроме меня. — В глазах ее появился упрек. — Разве вы не знаете, что сегодня у профессора и миссис Силлертон садовый праздник в честь мамы и всей нашей семьи? Мне ужасно не повезло, у меня болит горло, и мама испугалась, что на обратном пути будет холодно. Такая досада! Конечно, — оживленно добавила она, — я бы ничуть не огорчилась, если бы знала, что приедете вы.

Заметив эти неуклюжие попытки пококетничать, Арчер взял себя в руки и спросил:

— А госпожа Оленская — она тоже поехала в Ньюпорт?

Мисс Бленкер удивленно на него посмотрела.

— Госпожа Оленская? Разве вы не знаете, что ее вызвали?

— Вызвали? Куда?

— Ах, мой любимый зонтик! Я дала его растеряхе Кэти, потому что он подходит к ее лентам, а она забыла его здесь. Мы, Бленкеры, все такие… настоящая богема! — Схватив своей мощной рукою зонтик, она раскрыла его у себя над головой. — Да, Эллен вчера вызвали… она позволила нам называть ее Эллен. Она получила телеграмму из Бостона и сказала, что уезжает на два дня. Мне ужасно нравится ее прическа, а вам? — тараторила мисс Бленкер.

Арчер смотрел сквозь нее так, словно она была прозрачной, но видел всего лишь нелепый зонтик, розовым куполом возвышавшийся над ее улыбающейся физиономией.

Спустя мгновение он осмелился задать вопрос:

— Вы случайно не знаете, зачем госпожа Оленская поехала в Бостон? Надеюсь, она не получила никаких дурных вестей?

Мисс Бленкер весело отвергла столь невероятное предположение.

— Ах, нет, не думаю. Она не сказала нам, что было в телеграмме. По-моему, она хотела скрыть это от маркизы. У нее такой романтический вид, правда? Не напоминает ли она вам миссис Скотт-Сиддонс,[162] читающую «Любовь леди Джеральдины»?[163] Вы никогда ее не слышали?

Арчер судорожно пытался разобраться в теснившихся у него в голове мыслях. Казалось, перед ним внезапно раскрылось все его будущее, и он увидел, как по бесконечной пустыне движется постепенно уменьшающаяся фигурка человека, с которым никогда ничего не случится. Он посмотрел на запущенный сад, на ветхий дом и дубовую рощу, где уже сгущались сумерки. Казалось, именно в таком месте он должен был найти госпожу Оленскую, но она была далеко, и даже розовый зонтик принадлежал не ей…

Он нахмурился и, помедлив, сказал:

— Видите ли, дело в том, что я завтра буду в Бостоне. Если бы я мог ее увидеть…

Он почувствовал, что мисс Бленкер теряет к нему интерес, хотя с лица ее еще не сошла улыбка.

— О, разумеется, как мило с вашей стороны! Она остановилась в гостинице Паркер-хаус; в такую погоду там должно быть ужасно.

После этого до Арчера лишь временами доходил смысл замечаний, которыми они обменивались. Он помнил только, что решительно отклонил ее просьбу дождаться остальных и перед отъездом поужинать и выпить с ними чаю. В конце концов он в сопровождении хозяйки выбрался за пределы досягаемости деревянного Купидона, отвязал лошадей и уехал. На повороте дорожки он увидел мисс Бленкер, которая стояла у ворот и махала ему розовым зонтиком.

На следующее утро, сойдя с фолл-риверского поезда,[164] Арчер очутился в душном летнем Бостоне.

По привокзальным улицам, пропахшим пивом, кофе и гнилыми фруктами, с непринужденностью жильцов пансиона, шагающих по коридору в уборную, сновали обыватели в одних рубашках.

Арчер нашел извозчика и поехал завтракать в Сомерсет-клуб. Самые аристократические кварталы имели неопрятный домашний вид, до какого даже в тропический зной никогда не опускаются города Европы. Сторожихи в ситцевых платьях лениво сидели у подъездов богатых домов, а парк Коммон напоминал общественный сад наутро после масонского пикника. Если бы Арчер попытался представить себе Эллен Оленскую в каком-нибудь невероятном окружении, то ничего хуже, чем этот изнывающий от зноя, покинутый всеми Бостон, он бы придумать не смог.

Он завтракал методично и со вкусом, начав с куска дыни и в ожидании яичницы с гренками просматривая утреннюю газету. С той минуты, как он накануне вечером объявил Мэй, что у него есть дело в Бостоне и что нынче же ночью он сядет на пароход, идущий в Фолл-Ривер, а завтра к концу дня отправится в Нью-Йорк, он был полон новых сил и энергии. Все знали, что в начале недели он должен возвратиться в город, и поэтому письмо из конторы, волею судьбы очутившееся на столике в холле к его приезду из Портсмута, оказалось вполне достаточным основанием для внезапной перемены в его планах. Он даже устыдился, до того легко все это сошло ему с рук, и на какую-то долю секунды почувствовал отвращение, вспомнив хитроумные уловки, с помощью которых Лоренс Леффертс гарантировал себе свободу. Однако это беспокоило его недолго — сейчас он менее всего был склонен к размышлениям.

После завтрака Арчер выкурил папиросу и заглянул в «Коммершиэл адвертайзер».[165] В это время в столовую клуба вошло двое или трое его знакомых, с которыми он обменялся обычными приветствиями — ведь, в конце концов, жизнь шла своим чередом, несмотря на охватившее его странное чувство, будто он выскользнул из сети времени и пространства.

Посмотрев на часы и убедившись, что уже половина десятого, он встал, прошел в соседнюю комнату, сел за письменный стол, написал несколько строчек, велел посыльному на извозчике отвезти записку в Паркер-хаус и дождаться ответа, после чего снова спрятался за газетой и попытался вычислить, за сколько времени извозчик доберется до гостиницы.

— Госпожа вышла, сэр, — внезапно раздался голос лакея у него за спиной.

— Вышла? — пробормотал он, словно ему сказали это на незнакомом языке, после чего встал и отправился в холл. Это, наверное, ошибка — она не могла выйти в такой ранний час. Он даже покраснел от досады на собственную глупость — почему было не послать записку тотчас же по приезде?

Захватив шляпу и трость, Арчер вышел на улицу. Город внезапно стал таким чужим, пустым и огромным, словно он был путешественником, который приехал сюда из дальних стран. С минуту помедлив на пороге, Арчер решил отправиться в Паркер-хаус. Что, если посыльного ввели в заблуждение, и она все еще