Конюх отвел санки на конюшню, и Арчер отправился через парк к большой дороге. До деревушки Скайтерклифф было всего полторы мили, но он знал, что миссис ван дер Лайден никогда не ходит пешком и, чтобы встретить экипаж, надо выйти на дорогу. Спускаясь по тропинке, ведущей к большой дороге, он заметил изящную фигурку в красной пелерине. Впереди бежала большая собака. Он прибавил шагу, и вскоре возле него с радостной улыбкой остановилась госпожа Оленская.
— О, вы приехали! — воскликнула она, вынимая руку из муфты.
В красной пелерине она выглядела оживленной и веселой, как прежняя Эллен Минготт, и, взяв ее руку, Арчер засмеялся и сказал:
— Я приехал узнать, от чего вы бежали. Лицо ее затуманилось, но она ответила:
— Скоро вы сами увидите. Слова эти озадачили Арчера.
— То есть как — вы хотите сказать, что вас догнали? Пожав плечами — совсем как Настасий — она небрежно проговорила:
— Пойдемте? Я так замерзла после проповеди. Да и не все ли равно от чего, раз вы здесь, чтобы меня защитить.
Кровь прилила ему к вискам, и он ухватился за полу ее пелерины.
— Эллен, что случилось? Вы должны мне сказать.
— Да, да, сейчас, но сначала побежим наперегонки, а то у меня ноги примерзают к земле! — воскликнула она и, подобрав пелерину, пустилась бегом по снегу, а пес с задорным лаем поскакал рядом. С минуту Арчер смотрел ей вслед, восхищенный вспышками красного метеора на фоне снега, потом бросился вдогонку, и оба, тяжело дыша, со смехом сошлись у калитки, ведущей в парк.
Она подняла на него глаза и улыбнулась.
— Я знала, что вы приедете.
— Значит, вы этого хотели, — ответил он, охваченный безрассудным весельем. Опушенные белизной деревья таинственно мерцали в ясном воздухе, и, шагая по снегу, оба, казалось, слышали, как поет у них под ногами земля.
— Откуда вы? — спросила госпожа Оленская. Ответив на ее вопрос, он добавил:
— Я приехал потому, что получил вашу записку. Помолчав, она с еле заметным холодком в голосе проговорила:
— Это Мэй просила вас обо мне позаботиться?
— Меня не нужно было об этом просить.
— Неужели я кажусь настолько беспомощной и беззащитной? Какой несчастной вы, наверно, все меня считаете! Зато здешние женщины, кажется, никогда ни в чем не нуждаются — словно ангелы на небесах.
— Что вы хотите этим сказать? — понизив голос, спросил он.
— Ах, не задавайте мне вопросов! Мы с вами говорим на разных языках, — с досадой бросила она.
Слова эти подействовали на него как пощечина, и он остановился, глядя на нее сверху вниз.
— Зачем мне тогда было приезжать, если я не понимаю вашего языка?
— О, друг мой! — Она легонько коснулась рукою его плеча, и он с мольбою в голосе спросил:
— Эллен, почему вы не хотите рассказать мне, что случилось?
Она пожала плечами.
— Разве на небесах что-нибудь когда-нибудь случается?
Он ничего не ответил, и некоторое время они шли молча. Наконец она проговорила:
— Я расскажу вам, но где же, где, где, где? В этом огромном пансионе для благородных девиц никто не может ни на минуту остаться один, все двери настежь, и прислуга беспрестанно приносит вам либо чай, либо полено для камина, либо газету! Неужели во всей Америке не найдется дома, где человек может побыть наедине с самим собой? Вы так робки и в то же время так открыты посторонним взорам. У меня все время такое чувство, будто я опять попала в монастырь или стою на сцене перед публикой, убийственно вежливой публикой, которая никогда не аплодирует.
— Мы вам просто не нравимся! — вырвалось у Арчера.
Они проходили мимо домика старого пэтруна, с его приземистыми стенами и маленькими квадратными оконцами. Ставни были открыты, и сквозь только что вымытые стекла Арчер увидел горящий в очаге огонь.
— Как, дом открыт! — сказал он. Она остановилась.
— Это только на сегодня. Я хотела его посмотреть, и мистер ван дер Лайден велел затопить камин и открыть окна, чтобы мы утром могли зайти сюда на обратном пути из церкви. — Она взбежала по ступенькам и потянула дверь. — Она еще отперта — как нам повезло! Зайдемте, и мы сможем спокойно поговорить. Миссис ван дер Лайден поехала в Райнбек навестить своих старых тетушек, и еще по меньшей мере час нас никто не хватится.
Он последовал за нею в узкий коридор. Настроение, которое от ее последних слов безнадежно упало, теперь, вопреки здравому смыслу, снова поднялось. Уютный домик, казалось, был, как по волшебству, создан специально для них. Деревянные панели и медные украшения блестели в свете большого кухонного очага, в котором все еще теплились угли, а над ними, на старинном кронштейне, висел чугунный котелок. Кресла с плетеными тростниковыми сиденьями стояли друг против друга перед кафельной печью, на стенных полках красовались тарелки из дельфтского фаянса. [117] Арчер нагнулся и подбросил в огонь полено.
Госпожа Оленская сняла пелерину и уселась в кресло. Арчер прислонился к очагу и посмотрел на нее.
— Сейчас вы смеетесь, но, когда вы мне писали, вы чувствовали себя несчастной, — сказал он.
— Да. — Она помолчала. — Но я не могу чувствовать себя несчастной, когда вы здесь.
— Я пробуду здесь недолго, — возразил он. Ему стоило такого труда сказать только это и ничего больше, что от усилия у него застыли губы.
— Да, конечно. Но я недальновидна, я живу минутой счастья.
Слова эти прокрались к нему в сердце как соблазн, и, чтобы закрыть им доступ к своим чувствам, он подошел к окну и принялся разглядывать черные стволы деревьев на фоне снега. Ему почудилось, будто госпожа Оленская тоже передвинулась и он, стоя к ней спиной, видит, что она стоит между деревьями и, наклонясь к огню, улыбается своею слабою улыбкой. Сердце Арчера невольно забилось. А вдруг она бежала именно от него, и, чтобы сказать ему об этом, ждала, когда они останутся одни в этой уединенной комнате?
— Эллен, если я действительно могу вам помочь, если вы действительно хотели, чтобы я приехал, скажите мне, что случилось и от чего вы бежали, — настаивал он.
Он произнес это не двигаясь с места, даже не обернувшись, чтобы на нее посмотреть: если этому суждено Произойти, пусть происходит именно так, когда их разделяет вся комната, а глаза его все еще прикованы к снегу за окном.
Прошла долгая минута, прежде чем она заговорила, и за эту минуту Арчер представил себе, чуть ли не услышал, как она подходит к нему сзади и легкими руками обвивает ему шею. Пока он, трепеща душой и телом, ждал этого чуда, глаза его машинально отметили появление человека в тяжелой шубе с поднятым меховым воротником, который по тропинке приближался к дому. Это был Джулиус Бофорт.
— А! — расхохотался Арчер.
Госпожа Оленская вскочила, подбежала к нему, схватила его за руку, но, бросив взгляд в окно, побледнела и отпрянула.
— Так вот оно что! — насмешливо произнес Арчер.
— Я не знала, что он здесь, — прошептала госпожа Оленская. Рука ее все еще крепко держала руку Арчера, но он вырвался, выскочил в коридор и распахнул входную дверь.
— А, Бофорт! Идите сюда. Госпожа Оленская вас ждет, — сказал он.
Возвращаясь утром в Нью-Йорк, Арчер с утомительной яркостью вновь пережил последние минуты в Скайтерклиффе.
Бофорт, явно разозленный тем, что застал его у госпожи Оленской, все же, по своему обыкновению,