уписывающие жареную утку за столом Мэй, представлялись ему шайкой безмолвных заговорщиков, а сам он и бледная женщина справа от него — жертвами их заговора. И, подобно тому как бесчисленные мелкие преломленные лучи, соединившись воедино, внезапно вспыхивают во мгле, его вдруг осенило, что, с их точки зрения, он и госпожа Оленская — любовники, любовники в том недвусмысленном значении, какое это слово имеет в «иностранных» словарях. Он догадался, что уже много месяцев на него смотрит бесчисленное множество тихих внимательных глаз, что к нему терпеливо прислушивается множество ушей; он понял, что каким-то еще неизвестным ему образом его разлучили с соучастницей его преступления и что весь клан сплотился вокруг его жены, молча притворяясь, будто никто ничего не знает, ничего даже и представить себе не может и что поводом для обеда послужило всего лишь естественное желание Мэй сердечно проститься со своей любимой подругой и кузиной.

Это был испытанный в старом Нью-Йорке способ лишать жизни «без пролития крови», способ, принятый людьми, которые боялись скандала пуще чумы, которые ставили приличия выше смелости и считали, что нет ничего более неблаговоспитанного, чем «сцены», — разве что поведение тех, кто дает к ним повод.

Обуреваемый этими мыслями, Арчер чувствовал себя как пленник в вооруженном лагере врагов. Он оглядел стол и, увидев, как его тюремщики, смакуя спаржу из Флориды, расправляются с Бофортом и его женой, понял, до чего они безжалостны. «Они хотят показать мне, что будет со мной», — подумал он, и, когда он осознал, насколько намек и аналогия действеннее поступков, а молчание действеннее необдуманных речей, его охватил такой ужас, словно за ним захлопнулись двери фамильного склепа.

Он засмеялся и встретил испуганный взгляд миссис ван дер Лайден.

— Вы находите это смешным? — с принужденной улыбкой сказала она. — Конечно, я согласна, что намерение бедной Регины остаться в Нью-Йорке имеет свою смешную сторону.

И Арчер пробормотал:

— Да, да, конечно.

Тут он заметил, что второй сосед госпожи Оленской уже некоторое время занят беседой с дамой справа от него. Одновременно он увидел, что Мэй, безмятежно восседавшая между мистером ван дер Лайденом и мистером Селфриджем Мерри, окинула быстрым взглядом стол. Было совершенно очевидно, что хозяин и его соседка справа не могут провести весь обед в молчании. Он повернулся к госпоже Оленской и встретил ее бледную улыбку. «О, будем стойко держаться до конца», — казалось, говорила она.

— Путешествие вас не утомило? — спросил он голосом, который испугал его самого своею естественностью, и она ответила, что, нет, напротив, ей редко приходилось путешествовать с таким комфортом.

— Если не считать страшной жары в поезде, — добавила она, и он заметил, что там, куда она едет, ей не придется страдать от жары.

— Я никогда в жизни не мерз так сильно, как однажды в поезде между Кале и Парижем, — громко и отчетливо объявил он.

Она отвечала, что в этом нет ничего удивительного, но ведь всегда можно захватить с собою лишний плед, что все путешествия сопряжены с трудностями, и он отрывисто возразил, что, на его взгляд, все они ничего не стоят по сравнению с блаженным ощущением отъезда. Она покраснела, а он, неожиданно повысив голос, добавил:

— Я тоже скоро собираюсь отправиться в путешествие.

По лицу ее пробежала дрожь, и Арчер, перегнувшись к Реджи Чиверсу, воскликнул:

— Послушай, Реджи, что ты думаешь о кругосветном путешествии — сейчас, то есть я хочу сказать, в будущем месяце? Если ты. согласен, я не прочь… — на что мисс Реджи пропищала, что она не может отпустить Реджи до благотворительного бала имени Марты Вашингтон, который она собирается дать в пользу приюта для слепых на пасхальной неделе, а муж ее безмятежно возразил, что в это время он как раз начнет готовиться к международному матчу по водному поло.

Однако мистер Селфридж Мерри уловил слова «кругосветное путешествие» и, так как он однажды объехал на своей паровой яхте весь земной шар, воспользовался случаем отпустить несколько колких замечаний касательно мелководья в средиземноморских портах. Впрочем, добавил он, это, в конце концов, не имеет значения, ибо, когда вы осмотрели Афины, Смирну и Константинополь, что еще остается? А миссис Мерри сказала, что всю жизнь будет благодарна доктору Бенкоуму за то, что он взял с них обещание не ездить в Неаполь из-за тамошней лихорадки.

— Но чтобы как следует осмотреть Индию, нужно три недели, — признал ее муж, изо всех сил желая показать, что он не какой-нибудь легкомысленный зевака.

И тут дамы удалились наверх в гостиную.

В библиотеке, несмотря на присутствие более значительных лиц, главенствующее место занял Лоренс Леффертс.

Разговор, как и следовало ожидать, перешел на Бофортов, и даже мистер ван дер Лайден и мистер Селфридж Мерри, поместившиеся в почетных креслах, молчаливо им предоставленных, умолкли, чтобы выслушать филиппику молодого человека.

Леффертс никогда еще не был до такой степени обуреваем чувствами, которые сделали бы честь любому доброму христианину, и не возносил на такую высоту святость домашнего очага. Негодование придало язвительность его красноречию, и было совершенно очевидно, что если бы другие следовали его примеру и поступали так, как он говорил, общество никогда не выказало бы такой слабости, чтобы принять в свое лоно иностранного выскочку вроДе Бофорта, — нет, сэр, даже если бы он женился на девице из семейства Лэннингов или ван дер Лайденов, а не Далласов. А откуда у него явилась бы возможность породниться с таким семейством, как Далласы, гневно вопрошал Леффертс, если б он предварительно не пролез в некоторые дома, подобно тому как люди вроде миссис Лемюэл Стразерс сумели пролезть туда вслед за ним? Если общество открывает доступ вульгарным женщинам, вред еще не так велик, хотя польза весьма сомнительна, но стоит ему начать терпимо относиться к мужчинам неизвестного происхождения, обладателям запятнанных грязью богатств, оно кончит полным распадом — и притом в недалеком будущем.

— Если дело и дальше пойдет таким быстрым ходом, — гремел Леффертс с видом юного пророка, который одевается у лучшего портного и которого еще не успели забросать камнями, — мы доживем до того времени, когда наши дети станут драться за приглашения в дома проходимцев и жениться на бофортовских ублюдках.

— Ну, это уж слишком! — вмешались Реджи Чиверс и молодой Вэн Ньюленд, между тем как мистер Селфридж Мерри, казалось, не на шутку встревожился, а чувствительное чело мистера ван дер Лайдена исказилось гри. масой горечи и отвращения.

— Разве они у него есть? — спросил мистер Силлертон Джексон, навострив уши, а когда Леффертс попытался обратить все в шутку, старик прощебетал на ухо Арчеру: — Ох уж эти блюстители порядка! Люди, которые держат самых скверных поваров, вечно твердят, что стоит им пообедать вне дома, как у них тотчас портится желудок. Однако ходят слухи, что у нашего друга Леффертса имеются веские основания для его диатрибы — на этот раз какая-то барышня-машинистка…

Разговор проносился мимо Арчера подобно бессмысленной реке, которая бежит и бежит, потому что не знает, как остановиться. Он видел на лицах окружающих выражение интереса, удовольствия и даже радости. Он слышал смех молодых людей и похвалы арчеровской мадере, которую степенно превозносили мистер ван дер Лайден и мистер Селфридж Мерри. Во всем этом он смутно различал общее дружеское расположение к своей персоне, словно тюремщики пытались облегчить неволю узнику, каким он себя чувствовал, и это ощущение еще больше усиливало его отчаянную решимость вырваться на свободу.

В гостиной, где они вскоре присоединились к дамам, его встретил торжествующий взгляд Мэй, в котором он прочитал уверенность, что все идет великолепно. Она покинула госпожу Оленскую, и миссис ван дер Лайден тотчас же знаком пригласила последнюю занять место на позолоченной кушетке, где она восседала. Миссис Селфридж Мерри перешла через комнату, чтобы к ним присоединиться, и Арчеру стало ясно, что здесь тоже составился заговор с целью восстановить доброе имя Эллен и навсегда предать ее забвению. Его молчаливый, тесно спаянный мирок вознамерился во что бы то ни стало дать понять, что он никогда ни на минуту не ставил под сомнение ни добропорядочность госпожи Оленской, ни полноту семейного счастья Арчера. Все эти любезные и непреклонные особы изо всех сил делали друг перед другом