в дом.

Дедушка сидел за кухонным столом, глаза широко раскрыты и смотрят в никуда, он покусывает стакан с бренди. Он неприятно удивился, увидев меня. Предполагалось, меня здесь нет. Папа ссутулился над раковиной, наливая в чайник воды. Со спины он казался таким же старым, как дедушка. Я замешкалась в дверях, отделявших кухню от зимнего сада. Дедушка выдвинул стул, жестом приказав мне сесть. На столе лежал конверт. Он передал его мне. Я разорвала его на четыре части и швырнула в мусорное ведро. Причины быть не могло. Папины глаза светились устало, просящее, на лице, на котором вдруг появились морщины долго пожившего человека. Я была не в силах взглянуть на него, не в состоянии подойти к нему. Я прошмыгнула наверх, собрала в сумку барахло для ночевки и отправилась на велике к Кили.

Миссис Кили отвела меня в комнату к ребятам, и мы втроем распили бутылку «Мэйксона» и посмотрели трансляцию боя Насима. Он выступал против молоденького мексиканца, чертовски шустрого, удар быстрый и уверенный. Он просто не верил, что ему довелось встретиться на ринге с Принцем Насимом. Насим остановил его левым хуком на тридцатой секунде второго раунда, и вот и все. Он пытался приподняться, пока шел счет до десяти — но тело его было избито и прикончено. Его лицо на последней цифре сильно напомнило мне моего сгорбившегося, постаревшего папу в кухне. Грустное, но благородное. Опьяненное поражением.

Я заползла в постель около четырех утра, но хотя мое тело отяжелело от горя, шока и полного упадка сил, я не спала ни секунды. Ночь пестрела посторонними звуками — вечеринка в соседнем доме, вода, журчащая в трубах, собачий вой, далекий душераздирающий крик женщины, зовущей на помощь, и неумолкающее сотрясение железнодорожных вагонов, подъезжающих и отъезжающих. И все же здесь я чувствовала себя уютно. Воздух пульсировал успокаивающими звуками и запахами ребят Кили, и едва первые стрелы дневного света пронзили тонкие, словно бумажные, шторы, я натянула одеяло на голову и ушла вдогонку за ночью, похожей на догорающий косяк.

Когда я, в конце концов, вернулась к своим, папа дал объявление о продаже дома. Дом был большой, просторный, в викторианском стиле. Пять спален, раковины из Белфаста, глубокие, старые ванны из восточного чугуна и прекрасно ухоженный сад. Купили его быстро. Половина денег с продажи ушла маме. Она сотни раз звонила, когда я зависала у Джеми, но я ни разу ей не перезвонила. Не могла. Раза три или четыре я видела, как она поджидала меня — на автобусной остановке, у дороги, ждала, ждала, ждала. Я разворачивалась и уходила.

Мы переехали в наш новый дом за две недели до Рождества, в день накануне моего восемнадцатого дня рождения. Не дом, а коробка, честное слово — стандартная постройка на Главгейт-Роуд, на другой стороне от железной дороги. Улица вполне опрятная, опрятная и никакая — тот тип улицы, где живут обыватели среднего класса. Она была отличная. Я ненавидела ее.

После переезда мы оба, молчаливо, независимо друг от друга вычеркнули маму. По крайней мере, я думала, что вычеркнули. В коробки и ящики были сложены все женские, женственные, материнские прибамбасы. Все вещественное и духовное, что было отмечено энергетикой старого дома, было запаковано, запечатано и вынесено вон.

Отныне дом напоминает обиталище холостяка. Стены пыльные, без украшений. Наш прошлый садик, тревожный рассадник ярких цветов и эмоций, теперь втиснут в маленький уродливый дворик, заваленный пустыми бутылками из-под вина и виски, которым не суждено влезть в ящик для пустой тары. В холодильнике, доселе неизменно забитом здоровой пищей и литрами, литрами свежевыжатого сока, теперь стоят готовые блюда из круглосуточных магазинов и скисшее молоко. В общем тайном стремлении избавиться от нее, мы только загнали память о ней в большие глубины нашего существования.

Сегодня, идя по Мертл-стрит к кампусу, она снова проносится сквозь меня. Дело в дуновении ее любимых духов «Гуччи», витающем в воздухе. Восхитительно благоухающая мама с каштановыми локонами и алебастровой кожей. Она не здесь. Она везде.

Джеми

Обычно я счастлив от ощущения утреннего себя. Работе редко удается подловить меня в депрессухе, но время от времени, признаю, бывает — на меня накатывает мысль о пиздецовой напрасности всего этого дела. Вставай, иди на работу, заебывайся и возвращайся домой получать удовольствие от всего того, что позволяет тебе не отставать от соседа. Жизнь иногда полная засрань. Так и есть. Но как я говорил уже, я не из тех, кто с утра пораньше забивает себе голову этими вещами — что еще ждет, и все такое.

Сегодня чегой-то накатило, честно говоря. Я выпил по пинте с нашим Билли, нет? Он сказал кое-что, что заставило нас призадуматься. О маленькой Милли. Он работал на домах возле Найт-стрит весь этот месяц, и он сказал, ее всегда нет у себя — целым днями и все такое. А один мой хороший кореш видел на той неделе, как она рассекала по Хоуп-стрит — и на школьном вечере тоже.

Положа руку на сердце, и все такое, я знаю, что для всех этих студентов нормально шататься непонятно где каждый ниибацца вечер на неделе, и мне известно, большая часть из них умудряется заканчивать с более-менее пристойными оценками, это да, но ничего не могу с собой сделать — это все еще ест мне мозг, все эти дела. Вынуждает нас бурлить на точке кипения, если интересно знать. Хочется разогнать к чертям собачьим ихние кодлы, которые забиваются в «Кин-селлас» с утра пораньше — всех трясет с жуткого бодунища, им слишком плохо и они не попрутся на лекции — и поубивать их всех! Распустились на хуй детки. Довольные, гордые ниибацца, что докатились до такого состояния — думают, только так и надо, эти типы. Сволочи.

И всегда была одна сомнительная штука насчет Милли и меня, если интересно знать — она не в меру хорошо знает жизнь. Да, именно так, ё. Меня не ебет, откуда она родом или какие у нее преимущества с того, что она живет с предками и все в этом роде — это мне абсолютно насрать. А колышет меня то, что она ничем этим не пользуется. Девке это ниибацца легко достается. И пиздец, ё, я ничего такого не говорю, на самом деле, мне не по приколу даже думать про такое дерьмо, но просто иногда, когда я знаю, что она просто шляется, где не надо. Она такая. Просирает свое время в этих самых грязных халупах, что за универом — какого хуя она пытается всем доказать, в конце концов-то?

Я отливаю и смотрю через плечо в зеркало. Мое отражение передергивает от омерзения в ответ, с видом, таким виноватым, что пиздец.

По-любому, ты чего на хуй прикалываешься? Дело же даже не в этом, отчего тебе с утра не по себе — если только перестать врать самому себе. Засада совсем в другом, про что тебе сказал Билли, разве нет? Он встречается с Милли дернуть пару кружек после того, как разберется со своими занятиями. Он сказал, что свистнул ей с этой его стремянки. Сказал, она была вполне в духе. Про тебя — ни словом. Не можешь так просто развести пацана, не так разве, но он так ничего и не сказал. Так и не сказал, что она спрашивала про тебя.

Милли

В библиотеке нет ни одной из книги из списка литературы на курс. А те, которые должны стоять в секции «Для работы только в читальном зале», из читального зала, разумеется, разобраны, что означает, мне придется их покупать. Меня душит жаба выбрасывать по пятнадцать фунтов на книжку, из которой я просто сдеру чего надо и засуну ее в дальний угол шкафа. В животе подсасывает, когда я думаю о той эгоистичной сволочи, кто это сделала — кто-то, кто сидел в той же самой аудитории всего-навсего двадцать минут назад. Судя по всему, скоро мне придется опробовать мою новую систему магазинных краж в «Уотерстоунз».

На прошлой неделе я обнаружила, зайдя в магазин, что на книжки из библиотеки нашего универа срабатывает сигнализация. Охранник-дебил с потасканной рожей и ленивыми глазками попросил меня достать все из сумки. Когда его шмон не увенчался ничем, кроме извлечения на свет божий двух растрепанных библиотечных книг, он, неискренне улыбаясь, преподнес мне свои извинения. А меня это заставило задуматься. Пока у меня есть возможность предъявлять на входе библиотечные книжки, я могу выносить на выходе все, что угодно — правильно?

В библиотеке я совершаю акт мщения, переставив пару ключевых текстов для студентов третьего курса на полку, посвященную урбанистическому возрождению Кореи. Библиотекари теперь их несколько недель не найдут. Посмотрим, как кому-нибудь другому это понравится. Затем, немного подбодрившись, я направляюсь к этой тучной и тщательно подобранной секции, которая зовется «социология» и нахожу ряд на букву «Р». А потом книгу с кодовым номером Р 654 1769, который я помню наизусть, как помнят телефон лучшего друга. «Преступление и девиантность в современной Британии», автор Джерри О’Рейлли. Достаю

Вы читаете Низость
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату