– Очень точное определение. Посмотрите на того пухлого парня, который только что подал им шампанское, – продолжал Пономаренко, – и упредил ваши галантные намерения.

– Да, он, пожалуй, слишком разодет для официанта. – У Коннела в руке был бокал, и он собирался направиться к Джилиан.

– Но он не официант.

– Вы его знаете?

– Дорогой Коннел, я видел его раньше, но в другой обстановке. Вообще-то можно сказать, что мне на него указали. Но нет, я узнал о том, что он начальник официантов, услышав, как он сказал об этом вашей очаровательной даме. Я умею читать по губам.

– Господи помилуй, – шутливо воскликнул Коннел. – Не самый приятный сюрприз для первого знакомства.

– Я бы вам посоветовал этому научиться, дорогой Коннел. Это бесценный дар на таких шумных сборищах.

Советник-посланник даже раздумал идти к Джилиан. Он внимательно осмотрел русского.

– Чертовски полезный совет, – сказал он наконец. – Вы этому в школе научились?

Глеб покачал головой.

– Надо просто смотреть телевизор и постепенно уменьшать громкость. День ото дня это получается все лучше и лучше. Вы, конечно, понимаете, дорогой Коннел, что я читаю по губам только по-английски?

Коннел разразился смехом, а через долю секунды к нему присоединился и Пономаренко.

– Но вы ведь знаете того парня, – повторил вопрос Коннел. – Того, с вытаращенными глазами и взлохмаченными волосами.

Пономаренко кивнул.

– Да. – Он медленно перевел взгляд в сторону. Лицо его засияло. – Коннел! Дорогой друг, это редчайшая возможность! Вы сейчас встретитесь с самой блестящей женщиной в Лондоне.

– А мне казалось, что именно я привел ее сюда.

– Ну да, конечно, тысяча извинений. Конечно, – затараторил Глеб. – Моя дражайшая Мириам! – воскликнул он.

Огромная женщина с яркими оранжевыми волосами и в блестящем вишневом вечернем платье проплывала мимо. Платье напоминало сари – из-под ткани, облегающей ее фигуру, там и сям выглядывало розовое тело. Как пятна в маскировочном костюме, они сбивали глаз с толку – локоть здесь, пухлое плечо там, лоснящаяся верхняя часть груди, массивная шея, маленькая рука, тонкая, как лапка енота, толстые икры и узкие колени, блестящие оранжевые туфли на высоких каблуках. Коннел пытался понять, как такая тучная женщина может быть настолько сексапильной. Или это самогипноз?

– Берегитесь, – воскликнула Бриктон, – вы сейчас разговариваете с самым опасным мужчиной в Лондоне.

– Моя дорогая Мириам, кому адресовано это предупреждение? – спросил русский. – Вы, как всегда, выглядите так… сейчас бы съел.

– Вы, наверно, поняли, мистер Коннел, – сказала Бриктон, – что у этого dshlub[71] плохие манеры. – Она протянула руку. – Мириам Шэннон.

– Культурный атташе, – добавил Глеб.

– Израильского правительства, – закончил за него Коннел. – Да здесь собрался просто букет профи, не так ли? – Он пожал ее руку. – Шэннон – ирландская фамилия, так же, как и Коннел.

– Правильно, но моя старая мама писала ее как Шанин. Вы осознаете, – продолжала она, пристально глядя на него, – что, если бы у наших ног разорвалась граната, это могло бы вызвать третью мировую войну.

– А может, наоборот, навсегда ликвидировало бы эту угрозу, – вздохнул русский. – А вон и моя уважаемая соотечественница, черт ее подери, сбежавшая танцовщица. Что у меня за память! – Он направился к блондинке, окруженной молодыми людьми с короткими стрижками и аккуратными усиками.

– Она его до смерти испугалась, – тихо сказала Бриктон. – Его побочное занятие – возвращение беглецов. Людей, которые сбежали из России лет десять назад. Он убеждает их, что на родине теперь все по-другому. И они верят в это.

– Вы сказали, что это его побочное занятие?

– Ну, в его документах значится, что он корреспондент ТАСС.

– А в ваших, что вы культурный атташе.

– Неверно. Мои говорят, что я владелица бутика на Саут-Молтон-стрит. Так оно и есть.

– Так Пономаренко просто создает проблемы?

– А разве не этим занимаются все корреспонденты?

– Вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?

– Был ли Мозес евреем? – Она то и дело прикасалась к нему: то к плечу, то к ладони. Сейчас она взяла его запястье и крепко держала. – Боже, это она, Джилиан Лэм. Я совершенно влюблена в нее.

– Да, но чтобы это выразить, надо встать в очередь.

– Вы знакомы с ней?

– Она сегодня, э… моя дама.

Она еще сильнее сжала его запястье.

– Представьте меня ей, мой дорогой.

Харгрейвс, который никогда не переходил с шампанского на что-то более крепкое, теперь поздравлял себя с такой предусмотрительностью. По его не очень трезвым подсчетам, он уничтожил по крайней мере пару бутылок лучшей шипучки Биба, но все еще держался на ногах и compos mentis,[72] благодарю вас, все еще останавливал каждого официанта и брал свои неизменные два бокала.

Харгрейвс остался один. В его воспаленном сознании, едва пробившемся сквозь нарастающее шипение винных пузырьков, снова вспыхнула мысль о придуманной им для себя роли фермента в общественном кровоснабжении Лондона. Получив до войны хорошее образование – а он до сих пор мог с апломбом блеснуть греческой или латинской пословицей, хотя и не без помощи словаря, – Харгрейвс смутно помнил, что фермент – это катализатор, химическое вещество, вызывающее реакции, не участвуя в них. Точное описание его роли в собраниях вроде этого. «Фермент», все еще держа оба бокала шампанского, снова начал циркулировать в «потоках крови».

– …чертовски трудно пробивать финансирование. Понятно, что английские деньги добыть невозможно.

– А ты попробуй снимать в Венгрии. Они иногда дают хорошие субсидии.

– Как это скучно. Венгрия…

Харгрейвс, допив свой – наверно двадцатый – бокал, поставил его пустым на поднос и принялся за двадцать первый. В отдалении он увидел роскошную Лэм, беседующую с глазу на глаз с какой-то огромной и толстой рыжеволосой женщиной, тогда как Ройс Коннел разговаривал с кем-то еще.

– …они берут кусок там и кусок здесь, подтягивают и зашивают за ушами, где волосы полностью закрывают шов. И все! Presto.[73] Вы на десять лет моложе.

– А ваш артрит, а?

Харгрейвс сделал левый вираж налево и чудом не сбил с ног молодую актрису, одетую в тряпье, чтобы привлечь внимание к своему таланту.

– Извините, – буркнул он.

– Вы – Харгрейвс.

– Это что – обвинение, детка?

– А меня зовут Николя Стронг.[74]

– Харгрейвс Уик.[75] Кажется, у меня только один бокал шампанского. Но он ваш, сладчайшая, потому что я всегда обожал вас.

– Даже несмотря на то, что я только что приехала в Лондон?

– Из Кейптауна? – поинтересовался Харгрейвс.