удаленность от баз поддержки».

Вся эта зарубежная работа, может, для кого-то и привлекательна, но для нее это полное дерьмо. Конечно, ей приходилось ехать туда, куда посылали Неда. Он кадровый офицер. Счастливый брак и хорошая жена имели значение для досье. Лаверн знала, как составляются такие досье. Мужчина, жена которого сбегает домой и живет с родителями и детьми, а не с ее дорогим муженьком, – пассив. Дочь генерала Криковского не желала создавать проблемы для мужа. Ни в этом мире, ни в ином.

Но жизнь за границей истощила ее терпение. Для нее эта страна, где говорят на высокопарном английском и проводят время в воспоминаниях о несуществовавшем былом величии, – как колючка под хвостом. Никто здесь не бывает искренен – нация актеров, может, и хороших, но в лучшем случае настолько, насколько это дано актеру.

Посмотрим правде в лицо, думала Лаверн, глядя бессонными глазами в потолок спальни: теперь, когда занялся рассвет, его стало лучше видно. За окном проснулся черный дрозд и начал петь серенады. Она, конечно, не самая умная в семье, размышляла Лаверн, но надо быть идиоткой, чтобы не замечать происходящего вокруг. Все маленькие фирмы проглатываются крупными. Слияния гигантов ежедневно уменьшают число соперников. Так и страны. Только там это не называется слиянием, потому что в этих сопливых странах вещи никогда не называют своими именами. Банановые республики. Мини-страны. Крохотные государства, населенные ловкими актерами.

Она стала вспоминать страны, где они с Недом работали, и, только дойдя до Москвы, в которой они пробыли восемнадцать месяцев, почувствовала, что вот эту-то землю можно по-настоящему называть страной.

Вот и все. США и две коммунистические страны – Россия и Китай. Про остальные и вспомнить нечего. А какое из этих трех настоящих государств выбрать для жизни? Она взглянула на часы – 4.06. Значит, в Калифорнии, если вычесть восемь часов… восемь вечера. Уже поужинали, а догадка обнадеживала. Девочки учат уроки. Мама смотрит телевизор или пишет письма. Папа…

Она перегнулась к телефону и набрала длинный номер – четырнадцать цифр, – чтобы позвонить родителям в Кэмп-Либерти. Надо или не надо звонить, она не знала, но испытывала необходимость поговорить с теми, кого она любила, в стране, которая много значила для нее и была достаточно велика, чтобы называться страной, и где люди были искренни, а не играли.

– Хэлло?

– Лу Энн? Это мама.

– Мама!! – Вопль с расстояния шести тысяч миль едва не оглушил ее. – Это мамочка! Эй, это мамочка! – Это походило на победоносный вопль разбойников, но лицо Лаверн смягчилось, и она почувствовала себя счастливой впервые после того, как девочки уехали из Лондона.

Первое, что ощутил Берт, была сильная боль в затылке – как раз у шеи. Ему показалось, что именно эта мучительная боль заставила его очнуться. Но, едва открыв глаза, он понял, что ошибся.

Он был привязан к стулу многожильным проводом красно-медного цвета так сильно, что провод вонзился ему в тело и нарушил кровообращение. Они поработали и над его лицом – кончиком языка он нащупал выбитые зубы.

Сидя голый на стуле, он видел глубокие порезы вокруг члена и мошонки. Боль от этих ран и заставила его очнуться, хотя и не от сна, она вывела его из состояния комы. Как только они поймут, что он пришел в себя, допрос продолжится. Берт закрыл глаза.

Как он не догадался о существовании такой элитной группы? С превосходством невежд он и Хефте считали, что они одни кружат вокруг своей жертвы и нашли самый удобный случай.

Но с этими людьми, думал Берт, превозмогая боль, он был бы горд служить вместе, не будь они наемниками. На фоне этих профессионалов люди Хефте походили на школьников. Они держали его здесь со вчерашнего вечера, и ни разу ему не удалось увидеть даже краешка лица под лыжными масками или услышать хоть что-нибудь, кроме обращенных к нему слов на немецком – отрывисто и грубо у него требовали информации. До сих пор он даже не представлял себе, что это за люди и какой они национальности.

Это новый тип – наемники без идеологии. Теперь было очевидно, что, привезя сюда из Лондона Мерака и Мамуда, он привел врага прямо к конспиративной квартире Хефте. Сделав первую ошибку и уцелев, Берт совершил следующим вечером вторую, когда зашел в мужской туалет паба «Красная звезда». Там эти профессионалы и накрыли его.

Везде, думал он, стяжатели отстраняют политические кадры. Маммона сменила Маркса. И с какой алчной капиталистической энергией! Он хотел узнать побольше об их происхождении.

Так как он наотрез отказался отвечать на вопросы, допрос продвинулся не настолько далеко, чтобы можно было догадаться о целях врага. Это только показало, что Берт, способный выдержать пытки, – не меньший профессионал, чем они. Может, решил Берт, если он даст им несколько ложных ответов, ему удастся узнать о них побольше.

Правда, зачем ему эта информация, если даже он получит ее? Он не сомневался, что живым его отсюда не выпустят.

Поняв это краем сознания, Берт не испытал никаких эмоций. Его и раньше жестоко допрашивали, но всегда это было под видом законности. Совершив жестокость, эти люди ответили бы перед высшими властями, находящимися под демократическим контролем. Эти же независимые элитные формирования работали круче всех специальных подразделений всех спецслужб, с которыми за долгие годы имел дело Берт.

Он осторожно приоткрыл глаза – на долю дюйма. Дневной свет уже пробивался через окно, и он понял, что находится в маленькой узкой гостиной конспиративной квартиры Хефте в Литтл-Миссендене.

Дневной свет падал на двух мужчин, охранявших его. Один отдыхал или спал, сжав в руках автомат и откинувшись на спинку деревянного стула. Другой, блондин, как и Берт, курил сигарету и раскладывал пасьянс на маленьком деревянном столике. Оба были в масках из легкой летней ткани.

Уловив легкое движение головы блондина, Берт закрыл глаза. Боль заставила его застонать.

Он почувствовал резкий приступ новой боли. Спавший вскочил на ноги и стукнул Берта металлическим прикладом автомата в челюсть. Берт ощутил, как кровь залила его рот.

– Внимание! Как вас зовут?

Кровь струилась по подбородку. Он поперхнулся, пытаясь заговорить.

– Говорите громче! – заорал мужчина.

Четверг обещал быть длинным днем.

Приняв душ, переодевшись, но не выспавшись, Нед Френч появился в канцелярии в четверть девятого и тут же направился в кабинет Ройса Коннела. Как он и ожидал, вторая персона в посольстве уже сидела за столом, пытаясь разобраться с первой пачкой бумаг из корзины входящей корреспонденции.

– Заходи, но у тебя только пять минут, Нед. – Коннел неодобрительно взглянул на заместителя военного атташе. – Этот галстук…

– Расскажи мне еще и о моем галстуке.

– Он подошел бы к другому костюму, – заметил Коннел. – А что касается мыльной пены за ухом… – Он улыбнулся. – Тяжелая ночь?

– Да, и нужно гораздо больше пяти несчастных минут, чтобы все объяснить.

Нед шумно уселся на стул перед столом своего гражданского начальника. Мужчины подождали, пока секретарша Ройса принесла кофе. Почувствовав, что ее присутствие нежелательно, она выскользнула из кабинета, так и не предложив кофе.

– Приступай, – скомандовал Коннел.

– Начнем с человека по имени Энтони К. Риордан.

– Господи!

За четыре минуты Нед объяснил, что произошло с Риорданом: на исходе пятой он вспомнил о предупреждении Джилиан Лэм три дня назад. Они помолчали, потягивая кофе и хмуро глядя в свои чашки. Первым нарушил молчание советник-посланник.

– Что говорит отчет экспертизы?