Палмер вздрогнул и обернулся к старику, который уже уселся рядом с ним на диван.

– Очень рад, что тебе успели передать мою записку. Мне придется довольно быстро тебя покинуть. Что это ты пьешь, черт побери? Неужели воду?

– Почти что так, – ответил Палмер.

– Шотландское виски старой марки, – заказал Бэркхардт подошедшему официанту и добавил: – Салата из фруктов не надо. – Он снова повернулся к Палмеру и хлопнул его по колену: – Ну, как прошел ленч с Бернсом?

Палмер усмехнулся в ответ:

– Это был самый сокращенный вариант ленча: когда принесли еду,

Бернса вызвали куда-то «на полчасика». Я поел в одиночестве и ушел.

– Так просто взял и ушел? – Взгляд молочно-голубых глаз Бэркхардта, словно огнеметом, жег лицо Палмера.

– Я подождал «полчасика», как он просил.

– А не был ли он?..

– Вы хотите знать, не принес ли он надлежащие извинения? – перебил его Палмер. – Во всяком случае, он чувствовал себя виноватым.

– Я совсем не это имел в виду. Я хотел знать, не был ли он сам обижен.

Ты же знаешь этих греков.

Палмер глубоко вздохнул, пытаясь побороть внезапно охвативший его гнев.

– Во-первых, он ливанец. И потом, послушайте, – начал он медленно, сдавленным голосом, – у этого человека кожа как броня в танке «шерман».

Когда ему надо прикинуться чувствительным, он будет увядать у вас на глазах, словно цветок повилики, но все это просто кривлянье. Вопрос сейчас стоит так: или вы дадите мне возможность обращаться с ним так, как я сочту нужным, или огромные деньги, расходуемые банком на то, чтобы я сидел в своем, или, точнее, в вашем великолепном кабинете, тратятся совершенно впустую.

– Я вполне тебе дове…

– Тогда потрудитесь доказать это на деле, – грубо прервал его Палмер.

Затем умолк и пожал плечами. – Очень сожалею, но у меня уже появились симптомы мании преследования. Это Бернс так влияет на меня, – добавил он. Бэркхардт не отвечал. Пауза затянулась еще и потому, что подошел официант, принесший виски.

Медленно помешивая льдинки в бокале, Бэркхардт молчал, и Палмер решил, что старик хочет вынудить его извиниться более определенно. Поэтому Палмер продолжал молчать и ждал, что будет дальше.

Пригубив виски, Бэркхардт повернулся к Палмеру и спросил:

– Где ты пропадал сегодня после полудня?

Увидев, что Палмер медлит с ответом, Бэркхардт поспешил добавить: – Я спрашиваю не для того, чтобы щелкнуть кнутом. Мне действительно хочется это знать.

– Гулял. Сидел на скамейках в парке, чтобы убить время.

Бэркхардт проворчал что-то про себя, сделал еще глоток виски и опустил голову, словно готовясь к схватке врукопашную.

– Значит, – сказал он,-я затронул этот вопрос вполне своевременно.

– Какой вопрос?

– Вопрос о твоих отношениях с Эдис, – огрызнулся Бэркхардт, еще круче подобрав подбородок.

Палмер ждал, не прикроет ли сейчас Бэркхардт подбородок еще и плечом, в классической стойке боксера.

– Абсолютно своевременно, ни секундой раньше, чем было нужно, – повторил Бэркхардт торжественным тоном.

– Так, значит, об этом деле вы и говорили сегодня утром по телефону? – спросил Палмер. – Раньше это не имело к вам никакого отношения, а теперь, когда положение переменилось, стало, по-видимому, и вашим делом?

– Совершенно верно, – согласился Бэркхардт, сводя тем самым на нет сарказм своего собеседника.

– Можете вы все-таки объяснить мне, что, собственно, происходит между мной и Эдис?

– Нет, конечно, – отвечал Бэркхардт.

– А кто-нибудь может?

– Только ты сам. Или Эдис. – Бэркхардт тут же торопливо добавил: – Я-то, разумеется, не собираюсь задавать ей вопросы.

Палмер почувствовал, что гнев его начинает утихать. В заверении Бэркхардта, что это лишь разговор мужчины с мужчиной, было что-то до того прямолинейное и архаичное, что, вместо того чтобы возмутиться его бестактностью, Палмеру вдруг стало жаль Бэркхардта. Старик был не на шутку встревожен и огорчен.

Бэркхардт придавал такое огромное значение порученной Палмеру работе, что все, что могло угрожать успеху этого предприятия, анализировалось им с интенсивностью, которая была бы более уместна при