Впервые в жизни Денни не принимала решение очертя голову. Она гордилась собой потому, что действовала осторожно и осмотрительно. Если она о чем и думала, кроме чая, так это о том, что жизнь Джека Смита — в ее руках, не говоря уже о жизни ее ненаглядной фермы, которая может погибнуть в огне. Надо принять мудрое решение. Очень, очень мудрое.

Денни перешла железнодорожный мост и поглядела на то, что Теодора называла «игрушечные паровозики Перта». Этих снобистских идей ее сестра набралась за границей. Денни же никогда за пределами Австралии не бывала, и ее ничуть не огорчало это обстоятельство. Даже наоборот, скорее радовало, ведь ей не нужно было сравнивать ее любимую родину с чужедальними странами. Не все ли равно, какая железная дорога в твоем городе — шириной три фута шесть дюймов или пять футов?

Вернувшись из Ирландии, ее отец заявил, что река Лебяжья — самое чудесное место в мире. Единственная здравая мысль, которую Денни слышала из уст папаши за всю свою жизнь. Во всем остальном он был не прав. Что бы ни делал, что бы ни говорил — он был не прав. Такое отношение к своим поступкам необузданный папочка вбивал в Денни ремнем или прогулочной тростью — в зависимости от того, что первым попадалось ему под руку. Да, в вопросе отцов, родных ли, приемных, Денни слишком хорошо понимала Джека Смита.

За этими воспоминаниями о своем детстве Денни не заметила, как дошла до «Судейской чайной» и выбрала для себя неприметный маленький столик в самом углу у стены. Она не знала, сколько времени прошло, и даже глазом не моргнула, проходя мимо полицейских участков. Она все еще мысленно спорила с папашей, когда заказывала себе долгожданный чай со смородиновым джемом и тостами.

Маленькой девочкой Денни мечтала скорее подрасти и ответить отцу. Она с замиранием сердца представляла его дряхлым, прикованным к постели стариком, который уже не в состоянии будет поднять на нее палку. Вот тогда, тогда она выскажет ему все, что, о нем думает! Но он перехитрил ее и умер задолго до этого. Месть ее откладывалась до дня Страшного суда.

Как только первый тост отправился в желудок и живительная влага потекла по горлу, Денни почувствовала себя гораздо лучше, образ отца растворился и отступил. Она расправила плечи и огляделась. В эти утренние часы посетителей в чайной было не так уж много. Поодаль она заметила двух адвокатов, которых знала в лицо. В другом конце зала сидел не слишком опрятный молодой человек, у него на лбу было написано, что он репортер. Неподалеку болтали две девчонки с портфелями — наверное, студентки, прибежали из библиотеки на перерыв.

На пороге показались двое знакомых журналистов, и Денни поспешно опустила взгляд и наклонила голову, пережидая, пока они займут столик. Ей хотелось побыть одной и подумать, а не вести светские беседы со старыми друзьями. Девушка осторожно поглядела в их сторону, но они были слишком заняты разговором и не заметили ее. Пожелтевшие от никотина пальцы сжимали сигареты, а горячий чай интересовал их не больше чем выпавшая собачья шерсть. Денни знала их как облупленных. Опусы сочиняли они хорошо, но вот пили — еще лучше.

Следом за представителями прессы в чайной объявились двое полицейских в штатском. С ними Денни знакома не была, но могла руку дать на отсечение, что это представители закона. Высокие, красивые, как все полицейские Ирландии и Австралии, плюс к тому — огромного размера ноги обуты в очень приличные ботинки. Пересуды о большом размере ног полицейских — никакая не легенда. Однажды Денни поспорила по этому поводу с одним приятелем в этой самой чайной. За три дня они не увидели ни одного полицейского хотя бы со средним размером обуви.

Денни оглядела чайную. Чисто, но как-то пустовато. Все простенько, без изысков. Ни цветов, ни картин на стенах. Маленькие столики накрыты безупречной чистоты скатертями.

Утолив свою жажду к чаю, девушка начала жалеть, что пришла сюда. Здесь она ни до чего не додумается. Странным образом ее мыслительный процесс замер на нулевой отметке, и мозги отказывались шевелиться. Она была слишком занята посетителями, постоянно отвлекалась на новые персонажи, если знала человека, начинала вспоминать всякие истории, с ним связанные. И хотя ей больше не хотелось оставаться в этом месте, куда отправиться дальше, она понятия не имела. Может, в Государственную библиотеку? Там, в тишине, среди книг, ей удастся наконец подумать. «Но не могу же я просто прийти в читальный зал и сесть», — сказала она себе. Нужно найти предлог. Можно поглядеть слово «шальная», например. Бен постоянно называл ее так. Неплохо было бы узнать, кем на самом деле она, Денни, является. Шальная… Не слишком приятно на слух. Денни совсем не хотелось расстраиваться, если выяснится, что Бен думает о ней не слишком хорошо.

Но ведь она хотела зачем-то пойти туда, только вот никак не могла вспомнить, за чем именно. Мысль эта все крутилась и крутилась у нее в голове, но оформляться не желала. Что же это такое было? Прямо как список покупок: какой от него прок, если забыл его дома, а что в нем — не помнишь…

Отчего-то это сильно расстроило Денни. Она уставилась на кончик своей сигареты, и если бы кто-то из ее знакомых увидел ее сейчас, то подумал бы: что-то очень сильно беспокоит эту девушку.

Внезапно на столик легла длинная тень, сильная крепкая рука взялась за спинку стула и отодвинула его в сторону.

Денни подняла голову.

— О! — вырвалось у нее. — Вы!

— Да, давненько не виделись, — улыбнулся инспектор Райли. — Давненько ты в этих местах не появлялась, Денни. Где была, чем занималась? Можно присесть?

Он сел, не дожидаясь приглашения или согласия, снял широкополую шляпу, положил ее на перекладину под стулом и дружески взглянул на Денни.

Сердце у нее остановилось, как будто это она, а не Джек Смит находилась в бегах. И еще девушка очень боялась, что выдала свое волнение инспектору.

— Да вот, витаю в облаках, — попыталась она оправдаться.

— Это заметно. Я еще подумал, чем ты таким занята. И сидишь тут в гордом одиночестве. Если я не ошибаюсь, ты всегда была здесь в самой гуще событий. — Он кивнул в сторону недавно прибывших репортеров и адвокатов, сгрудившихся за одним большим круглым столом.

Денни почувствовала, что отвечать надо быстро и точно, да и мозги пора бы включить на полную катушку. Инспектор Райли не должен поймать ее на мелочах. Она прекрасно помнила, что именно на мелочах люди и попадаются, именно мелочи помогают правосудию свершиться.

Денни даже в голову не пришло, что ей, как человеку ни в чем не повинному, нечего скрывать от полиции. Она вела себя словно преступник на допросе, и все из-за того, что еще не решила, как поступить с Джеком Смитом.

Несколько мгновений она рассеянно изучала красивое лицо сидевшего напротив инспектора. Он был высоким, как и другие представители его профессии. Типичный австралиец ирландского происхождения, только скулы чуть выше, и чистые голубые глаза чуть шире расставлены. Высокий лоб, густая темно- каштановая шевелюра, ровные белоснежные зубы, квадратный волевой подбородок. Легкий серый костюм прекрасно сидел на его мускулистой фигуре.

Денни давно знала его, и он ей очень нравился, но именно этот факт и заставил ее заволноваться.

На службе он всегда вел себя спокойно, и у встречавшихся с ним людей оставалось чувство защищенности. В глазах его никогда не было ни злости, ни яда, хотя Денни не раз приходилось наблюдать, как он сердился в суде. Благодаря этим чертам характера она считала Райли хорошим детективом. Бывало, и судьи, и защита давили на него, но он всегда выходил сухим из воды, спокойный, безмятежный. Бывало, он сам нагонял волну, выкладывая на слушании неожиданное неоспоримое доказательство, и все так же спокойно, все так же безмятежно. У него была репутация храброго и находчивого полицейского. Истории его необычайных побед в отряде конной полиции на северо-востоке страны стали легендами.

Если бы перед Денни уселся любой другой представитель закона, она бы не стала так сильно переживать.

Она боялась. И боялась потому, что понимала: все ее поступки за последние сорок восемь часов и Бен, и Райли сочтут неверными. Они бы на ее месте повели бы себя совсем иначе.

Бен всегда был прав. Денни знала это так же хорошо, как и то, что она частенько оказывалась не права. Ее поступки всегда диктовались отношением к конкретному человеку. Она могла бы объяснить каждую свою мысль, каждое действие и каждое слово, сказанное за последние сорок восемь часов, и даже