ее получил в наследство от своего деда, господина Кетиля Шведа. Она попросила Ульва принять этот кубок в дар и хранить его в память о ней. Потом она надела на его палец кольцо когда-то принадлежавшее Эрленду. Кольцо о должен был носить в память о своем родиче.
В благодарность Ульв поцеловал Кристин.
– Так водится между родственниками, – сказал он при этом, смеясь. – Ты, верно, не думала, Кристин, в те дни, когда мы впервые познакомились и я был слугой, провожавшим тебя к своему господину, что мы когда-нибудь будем так прощаться?
Кристин густо покраснела, потому что Ульв улыбался ей своей прежней насмешливой улыбкой, но по глазам его она видела, что он очень растроган. Тогда она сказала:
– А все же, Ульв, неужто ты не тоскуешь по трондхеймским краям? Ведь ты был рожден и вскормлен там, на севере. Я сама часто тосковала по фьорду, хотя прожила там всего несколько лет.
Ульв снова засмеялся, а она тихо сказала:
– Если когда-нибудь, в дни моей юности, я оскорбила тебя высокомерным обращением, или… я ведь не знала, что вы в близком родстве, ты и Эрленд… то прости меня!
– Нет, и не Эрленд отказывался признавать свое родство со мною. Но я сам был таким горячим в молодости… И раз отец мой изгнал меня из своего рода, то я не хотел напрашиваться… – Он резко поднялся и подошел к скамье, на которой сидел Бьёргюльф.
– Ты знаешь, Бьёргюльф, мой мальчик… Отец твой… и Гюннюльф… они выказывали мне родственные чувства еще с тех пор, как мы познакомились с мальчишками… не в пример моим братьям и сестрам из Хестнеса. А после… я назывался родичем Эрленда только тогда, когда видел, что этим я лучше смогу послужить Эрленду… и его супруге… и вам, мои мальчики. Понимаешь? – спросил он пылко и положил руку на его лицо, закрывая его незрячие глаза.
– Я понимаю. – Ответ Бьёргюльфа прозвучал приглушенно из-под пальцев Ульва. Он кивнул, упираясь в ладонь Ульва лицом.
– Мы понимаем, крестный. – Никулаус тяжело опустил руку на плечо Ульва, а Гэуте подошел к ним поближе.
У Кристин появилось странное чувство, будто они говорят о вещах, которые ей неизвестны. Тогда она также приблизилась к мужчинам и сказала:
– Верь мне, родич Ульв, все мы знаем одно: ни у Эрленда, ни у нас никогда не было друга более верного, чем ты. Благослови тебя бог!
Спустя день Ульв, сын Халдора, уехал на север.
С наступлением зимы Кристин стало казаться, что Бьёргюльф немного успокоился. Он опять садился за стол вместе со всеми домочадцами, ходил с ними к обедне, приветливо и с охотой принимал помощь и услуги, которые мать от всего сердца оказывала ему. И по мере того как шло время и Кристин ни разу не слыхала, чтобы сыновья упоминали о монастыре, она все яснее начинала понимать, с каким великим нежеланием отдавала она своего старшего сына в монашескую жизнь.
Она не могла не видеть, что монастырь будет самым лучшим прибежищем для Бьёргюльфа. Но она не могла представить, как у нее достанет сил потерять таким же образом Ноккве. Все-таки первенец прирастает к материнскому сердцу крепче, нежели другие сыновья.
И к тому же Кристин никак не замечала у Ноккве призвания к монашеству. Правда, он был необыкновенно понятлив в учении и любил предаваться молитвам, но все же не казался матери таким уж истово верующим. Сильскую церковь он посещал без особо большой охоты и часто пропускал службу по ничтожным поводам. Кристин знала, что они с Бьёргюльфом, исповедываясь своему приходскому священнику, лишь ограничивались ответами на его вопросы. Новый священник, отец Даг, был сыном Ролва из Блакарсарва, женатого на двоюродной сестре Рагнфрид, дочери Ивара, и потому часто наезжал в усадьбу своей родственницы. Отцу Дагу было около тридцати лет, он был учен и слыл хорошим клириком. Но два старших сына Кристин обходились с ним холодно. С Гэуте же, напротив, священник очень быстро сдружился.
Гэуте был единственным из сыновей Эрленда, который имел друзей среди жителей Силя. Однако никто из братьев не казался в приходе столь чужим, как Никулаус. Он не знался ни с кем из окрестных парней, а если ему и случалось отправиться туда, где молодежь собиралась для плясок и веселья, то он чаще всего стоял в стороне, на краю лужайки, и глядел на всех с таким видом, словно бы считал для себя зазорным принимать участие в подобных забавах. Но если на него нападала охота повеселиться, то он присоединялся к играющим без всякого приглашения. И тогда люди говорили, что он попросту задается: он был здоровый, сильный и ловкий парень, и стоило его немного раззадорить, как он сразу же ввязывался в драку. Но после того, как он одолел в кулачном бою двух-трех известных в округе силачей, людям пришлось примириться с его присутствием. Если ему хотелось поплясать с какой-либо девушкой, то он приглашал ее, не глядя ни на ее братьев, ни на ее родичей, а потом уводил девушку и сидел с ней где-нибудь наедине. И не было случая, чтобы какая-нибудь женщина сказал «нет», если ее приглашал Никулаус, сын Эрленда. Из-за этого его еще меньше любили.
С тех пор как ослеп Бьёргюльф, Ноккве редко отлучался от него. Но если он и отправлялся иногда вечером на гулянье, то вел себя так же, как и прежде. Теперь он почти отказался от долгих охотничьих походов, но как раз в эту осень купил у королевского воеводы необычайно дорого белого сокола. Он с прежним рвением занимался стрельбой из лука и разными телесными упражнениями. Бьёргюльф выучился играть в шахматы вслепую, и братья часто проводили целые дни за доской, так как оба были ретивейшими игроками.
Как-то до Кристин дошло, что в народе поговаривают о Ноккве и об одной молодой девушке – Турдис, дочери Гюннара, из Шенне. Следующим летом она жила на горном выгоне. В ту пору Ноккве часто не ночевал дома, и Кристин узнала, что он бывал у Турдис.
Сердце матери дрогнуло и затрепетало, словно осиновый лист. Турдис происходила из старого и почтенного рода. Сама она была славным, невинным ребенком, и было невероятно, чтобы Ноккве посмел ее обесчестить. Но если юноша и девушка все же забылись, то Ноккве придется взять ее в жены. Страдая от стыда и боязни, Кристин признавалась себе, что не стала бы слишком сокрушаться, если бы это случилось. Всего лишь два года назад она и слышать бы не захотела о том, чтобы Турдис, дочь Гюннара, стала хозяйкой Йорюндгорда после нее. Дед Турдис жил в своей усадьбе с четырьмя женатыми сыновьями. У нее было множество братьев и сестер, и невестой она была бедной. И к тому же каждая женщина из их семьи рожала по меньшей мере одного слабоумного младенца. Как видно, горные духи подменяли или заколдовывали у них детей. Чего только там не делали, охраняя рожениц, ничего не помогало – ни крещение, ни освящения. Сейчас в их роду было два глухонемых ребенка и два старика, которых, по мнению отца Эйрика, в младенчестве подменили тролли. А старшего брата Турдис околдовали, когда ему было семнадцать лет. В остальном же семейство из Шенне было вполне достойным, удачливым и процветающим. Но оно было слишком многочисленным для того, чтобы имущество рода могло приумножаться.
…Одному богу ведомо, сможет ли Ноккве без греха отступиться от своего намерения, если он уже обещал посвятить себя в услужение деве Марии. Но ведь человек всегда вначале проходит испытание и год живет в обители послушником, прежде чем принять монашеское посвящение. И он может вернуться в мир, если чувствует, что не призван служить богу этим путем. Кристин не раз слышала легенду об итальянской графине, матери великого доктора теологии и проповедника Фомы Аквинского, которая заперла своего сына с красивой блудницей, чтобы поколебать его решение уйти из мирской жизни. Кристин всегда казалось, что она не слышала в жизни ничего непристойнее этого. И все-таки та женщина умерла, примирившись с богом. Так, может быть, не столь уж греховной была мысль Кристин о том, что она с распростертыми объятиями приняла бы Турдис из Шенне как жену своего сына.
Осенью Яммельт, сын Халварда, приехал в Формо и подтвердил достигшие здешних мест слухи о важных переменах в королевстве. Посовещавшись с высокоученейшими отцами церкви, рыцарями и мужами государственного совета, господин Магнус, сын Эйрика, решил разделить свои королевства между двумя сыновьями, рожденными им в браке с фру Бланш. На собрании знати в Вардберге он даровал младшему сыну, принцу Хокону, титул короля Норвегии; светские и ученые мужи королевства поклялись на святых мощах служить ему и оборонять страну его именем. Говорили, что Хокон – красивый, многообещающий трехлетний мальчуган. Пока король Магнус и королева Бланш находились в Швеции, он должен был воспитываться в своей родной стране под присмотром четырех приемных матерей, являвшихся супругами
