взял. Я согласилась, мне действительно понравилась обивка из тисненого бархата бирюзового цвета. В течение всей недели Отто загадочно вел себя, а однажды вечером привел на новую квартиру. В ней красовался «русский» гарнитур!
Родилась Ингрид. Наконец-то исполнилось задушевное желание Отто иметь дочку. Он был от нее в полном восторге, так много времени занимался ею, что это даже раздражало меня. Придя домой из конторы, даже прежде чем войти и поздороваться со мной, он шел в детскую. Мне казалось смехотворным, что такой большой мужчина ходит по дому с малышкой на руках и сюсюкает: «Ах ты моя холесая! А ну-ка давай дадим гадкой мамусеньке!» И он совал мне в лицо малышку, не обращая никакого внимания на то, чем я была в данный момент занята.
«О господи, что ты такое читаешь? — говорил он. — И охота тебе!»
«Тьфу, как мне надоела эта девчонка, прямо тошнит», — сказал однажды Эйнар, когда Отто по обыкновению носился с малышкой. Отто рассердился, а я только засмеялась и обняла Эйнара.
Когда Ингрид должна была вот-вот появиться на свет, я насовсем ушла из школы. Дела в фирме Отто шли просто отлично, а в первые годы нашей совместной жизни мы тратили совсем немного. Отто хотел, чтобы мне во всех отношениях жилось легко и удобно, чтобы мы могил себе позволить держать больше прислуги. Так что я снова смогла мноо читать, прослушала несколько лекций на интересующие меня темы, стала посещать несколько клубов и обществ.
Все это не нравилось Отто. Прямо он мне этого не говорил, но когда ко мне в гости приходила какая- нибудь дама, одна из приятельниц по кружку, то вел он себя не очень-то любезно, изображая домашнего тирана.
Как-то раз, когда у меня кто-то был в гостях и мы пили чай, рассуждая о чем-то, и на минуту смолкли, Отто вдруг спросил: «Мальчики! Я, кажется, что-то забыл сделать сегодня, что же это такое могло быть?» И мои сыновья с восторгом воскликнули в один голос:
«Ты забыл высечь мамочку!»
«Ах, вот что, напомни мне об этом вечером, Эйнар!»
Все трое хохотали от души. А потом он взял каждого за ухо, и со словами «а теперь все мужчины удаляются» они покинули комнату и, как стадо диких зверей, резвились в курительной комнате.
Однажды Отто пришел обедать домой, держа в руках щеночка, которого только что купил. Это был терьер, мы назвали его Пейк, и все ужасно привязались к нему. «Пейк гораздо лучше младшей сестрички!» — заявил как-то Халфред.
Бедненький Пейк! Он прожил у нас всего лишь полгода, а потом попал под лошадь. Отто пришлось самому пристрелить его. При этом и он плакал, и дети рыдали, и я заливалась слезами.
И вот некоторое время спустя, когда я сидела, погруженная в свои мысли, ко мне подошел Отто и сердито набросился на меня:
«Просто не представляю, как ты могла допустить такое, Марта! На этот раз несчастье произошло с бедным животным, но ведь в следующий раз на его месте может оказаться кто-то из твоих детей!»
«Что же, Отто, теперь я вижу, что ты человек нервный. Но если ты просто недоволен тем, что помимо семьи у меня есть и другие интересы, то так прямо и скажи».
«Тебе прекрасно известно, что я ничего против не имею, что твои интересы достойны всяческого признания, одобрения и прочее, но я убежден, что на какое-то время ты могла бы отойти от этих проблем, ведь у тебя трое маленьких детей».
«Господи помилуй, Отто, ведь еще необозримо долгое время я буду занята маленькими детьми».
«Ты что же, не рада тому, что у тебя есть дети, Марта?»
«Даже не хочу тебе ничего отвечать на это, но ты поистине делаешь все, чтобы мне от них стало тошно, Отто».
«Послушай, Марта, нам, мужчинам, по горло хватает нашей работы или, скажем, предпринимательской деятельности. На другое у нас просто не остается сил. И когда вы, женщины, выходите за нас замуж, вы прекрасно знаете, что вам предстоит, какая именно работа предстоит вам. И мне сдается, это не такая уж докучная работа — ухаживать за своими собственными детьми и содержать в порядке свой собственный дом. Делать все, чтобы у меня душа не болела за семью. И если бы ты хоть на какое-то время могла отложить в сторону свои собственные интересы, это было бы как раз то, на что мы, мужчины, рассчитываем в браке. Боже мой, неужели ты считаешь, что у меня есть время потакать собственным интересам?»
«Но ведь ты же поешь в своем хоре?»
«Всего-навсего раз в неделю. Ты находишь, что это слишком часто?»
«Нет, пожалуй, это даже слишком редко».
Вот так мы с ним препирались.
Дождь все льет и льет. От такого лета с ума можно сойти. Хуже всего это для Отто, он мог бы выздоравливать гораздо быстрей, если бы погода была солнечной и теплой. Безо всякого сомнения, дела у него идут на поправку, но мне кажется, как-то слишком медленно. И хотя доктор ободряет нас, чувство тревоги меня не покидает. Наверное, это просто нервы. У меня всегда было отвратительное свойство — позволять погоде влиять на мое расположение духа. Бедный мой Отто, сегодня он говорил только о своих родных местах. Я привезла ему букет от Рагны, она заезжала к нам вчера и все расспрашивала о нем и детях.
Я пробыла у Отто всю первую половину дня, а после обеда занималась с Ингрид, вырезала для нее из бумаги разные фигурки — она постоянно пристает ко мне с этим. Потом я поехала в город, а вернувшись, увидела, что бумажные игрушки разбросаны по всему полу; положительно няня никуда не годится.
Не прижилась я здесь, в этом районе. Вероятно, ужасно глупо придавать такое значение всем этим внешним обстоятельствам, и я изо всех сил старалась победить свой нрав. Но ведь этот новый район и вправду невыносим. Полная незавершенность, недостроенные дома выглядят уже обветшавшими. А все эти крошечные квартирки, обставленные кричащей претенциозной мебелью, тесные балкончики, чересчур ярко выкрашенные двери парадных. В каждом дворе — гастрономическая лавка и сапожная мастерская. А на каждом углу — новый магазин «колониальных товаров», они растут как грибы, каждую неделю открывается новый.
Жители этого района удивительно схожи между собой. То и дело появляется новая чета молодоженов, а другую часть населения составляют те, у кого доход колеблется между тремя и четырьмя тысячами в год, и при этом в каждой семье по шесть-восемь детей; а еще здесь много дам в просторных капотах, что называется, «в интересном положении». Все как один привозят совершенно одинаковую мебель, по три гарнитура, для каждой комнаты: обитый плюшем для гостиной, дубовый — для столовой, а для спальни — кровати и комоды из красного дерева. Господи, иметь общий вход вместе с восемью другими семействами, одну общую прачечную на шестнадцать квартир да балкон, на который пялят глаза жители еще пятнадцать квартир, не считая балконов других домов. И в довершение всего дождь с ветром заливает и прибивает к земле посаженные мной на террасе мои любимые красные герани, из которых я намеревалась составить букет для Отто.
Как все-таки замечательно иметь свой сад. Может быть, когда-нибудь он у нас снова будет. И телефон!
Детям здесь как будто и не так уж плохо. Для мальчиков раздолье — носиться по всем этим пустырям, неприбранным дворам. А вот для Ингрид и Осе остается единственное развлечение — сидеть вместе с няней где-нибудь на задворках и играть в песочек. Я вспоминаю, как росли старшие, и мне становится жалко этих малышек. Ингрид ничего не остается, как беспрестанно насыпать песок в свое красное железное ведерко и переносить его от одной кучи к другой. Впрочем, в последнее время и для этого не было сносной погоды. Хотя, слава тебе, Господи, ты избавил меня в эти дни от застирывания детских вещиц на кухне.
В последнее время я чувствую себя такой одинокой и покинутой, особенно по ночам, когда я тоскую по Отто, который сейчас в санатории в Грефсене, и по мальчикам, гостящим у тети Хелены. Иногда я беру к себе в постель Осе, тогда мне становится не так грустно.
Днем легче. Я тщательно обдумываю планы на будущее, и меня охватывает лихорадка нетерпения. Боже мой, Боже мой! Сколько же это может продолжаться? Кажется, мое сердце готово разорваться. И Отто все спрашивает, что же такое со мной происходит, он стал теперь таким чутким.
Просто невероятно, насколько его изменила болезнь, он научился замечать даже самые
