Он не пытался вложить в этот взгляд ничего особого – всего лишь представил себе, как на переносице иерарха возникает круглая темная дырочка… и как эта же голова, неумело, несколькими ударами отделенная от тела, стоит на блюде посреди столика.
Он просто смотрел, как стремительно побледневший Шио отворачивается, пряча взгляд.
– Расстояние, увы, вам необходимо будет преодолеть и в самом деле немалое, – вздохнул толстяк. – За прошедшие с момента побега недели… две… они могли пересечь большую часть Сибири.
– Они уже на побережье.
Эта фраза прозвучала неожиданно даже для самого Швейцарца. Всплыла из глубины подсознания. Но произнеся ее, он вдруг понял – так оно и есть.
– Ничуть не удивлюсь, если так оно и есть, – сказал Дяо. – Восстановление Транссиба является одним из самых больших послевоенных достижений…
«…Почти невероятным», – мысленно закончил Швейцарец, если вспомнить, через территории скольких «независимых» новообразований тянутся сейчас рельсы. Даже с учетом того, что большая часть инфраструктуры сохранилась с довоенных времен, гильдиям купцов и перевозчиков за этот подвиг стоило бы отлить чего-нибудь вроде золотого паровоза в натуральную величину. Впрочем, при назначаемых ими ценах…
– Не большим, чем строительство Храма, – резко бросил Шио.
– Разумеется, разумеется. Утверждать иное было бы ересью.
Швейцарец задумчиво смотрел на мешочек перед толстяком. Небольшой, из темно-красного бархата, он выглядел так, словно был туго набит… чем-то тяжелым.
К примеру, четырьмя десятками золотых монет. Что составляет, как несложно подсчитать, сорок процентов от сотни и в таковом виде изображает собой аванс. Он же задаток, он же предоплата.
Он же – цена двух жизней.
Предатели Храма, сказал толстяк. И добавил – увы, но в наше прискорбное время нельзя верить даже, казалось бы, самым достойным. Намек?
Двое беглецов, которые, однако, не пытаются раствориться в джунглях, а выбирают поезд. Либо им кажется, что безопаснее удрать как можно скорее и дальше…
…либо у них есть какая-то вполне конкретная цель.
И Храм явно не желает, чтобы они этой цели достигли. Храм… или только иерарх Дяо?
– Это задание, – медленно произнес Швейцарец, – выглядит более сложным, чем любое, выполненное мной до сего дня.
– То есть ты отказываешься? – недоверчиво переспросил «попугай».
– Шио, – укоризненно качнул головой толстяк. – Ты невнимателен. Наш уважаемый гость вовсе не сказал «нет». Он лишь озвучил ту сумму аванса, которая, по его мнению, более соответствует предстоящей миссии. Пятьдесят, если я правильно расслышал.
– Ваш слух, – откликнулся Швейцарец, – не оставляет желать.
Вы любите принимать ванну? Лично я – обожаю. Удовольствие, получаемое от нескольких часов лежания в обезвоженном керосине, для меня почти сравнимо с процессом стрельбы. Только во втором случае оно сконцентрировано в миллисекунды выстрела – в секунды очереди, если повезет, – а здесь растянуто. Лежать, забыв обо всем, чувствуя, как жидкость, просачиваясь в поры металла, «отъедает» частички нагара и ржавчины. Затем насухо протереться, наложить рабочую смазку – и чувствуешь себя словно бы заново сделанным!
Если б имелась возможность, то я принимал бы ванну каждый день – под музыку. Особенно мне нравится фагот, звуки которого совершенно чудным образом резонируют в стали, заставляя грязь выходить едва ли не вдвое быстрее.
К сожалению, мир в целом весьма уступает по совершенству некоторым его обитателям, и потому я изо дня в день вынужден довольствоваться обычным «техобслуживанием в полевых условиях», что подразумевает порой и мыльный раствор и даже золу от костра. Керосиновая же ванна в таких условиях числится по разряду роскоши, причем по большей части – недосягаемой.
Но сегодня вечером Серега, видимо, решил – гулять так гулять. Я получил и ванну, и чистку новеньким латунным ершиком… к моменту сборки мне казалось, что я вот-вот начну плавиться от удовольствия.
И на этих ощущениях, на испытываемом блаженстве я сосредоточился настолько, что едва не прослушал негромкий стук в дверь. Спасибо Шемяке – он хоть и уделял мне сейчас большую часть своего внимания, однако ушки держал где положено и контроль за обстановкой не терял.
– Кто?
Поскольку я все еще пребывал в полуразобранном виде, целиться в дверь на этот раз выпало моей молчаливой напарнице.
– Мне… можно войти?
Сергей опустил ракетницу и тяжело вздохнул:
– Входи.
Тихо скрипнули петли…
– Ты занят? Извини, я не…
– Ой, – Эмма смущенно навелась на потолочную балку… – Наверно, я не очень вовремя…
Некое подобие смущения испытывал и я, хотя, казалось бы… но все же одно дело общаться с красивой винтовкой, когда ты собран, все детали на месте – и совсем другое, когда лежишь на полотенце, не защищенный даже тонким слоем смазки, и эта винтовка может… гм, оценить длину твоего бойка…
– Все в порядке, – быстро сказал Сергей. – Я уже заканчиваю.
– Эн…ко зн…т, ч… вы зд…сь? – спросил я.
Эмма отрицательно качнула стволом.
– Анна ему точно не говорила.
Что ж… впрочем, у скуластого будет не так уж много вариантов для раздумий на тему: куда могла бы пойти его спутница.
– Х…шо. То есть хорошо, – дождавшись, пока Шемяка закончит сборку, расшифровал я. – Эмма… только пойми меня правильно – я ничего не имею против Макса, но мне кажется, что…
– Чувства, испытываемые мной к Максу, – подчеркнуто ровным тоном произнесла черная винтовка, – являются исключительно дружескими.
– И кстати, – добавила она после короткой паузы, – наши хозяева также не являются любовниками, если тебе это интересно.
– Оч-чень интересно, – задумчиво протянул я. – Даже я бы сказал: весьма.
Айсман прикрутил фитилек лампы почти до минимума, но я все равно сумел разглядеть, как блеснула мушка черной винтовки.
– Сергей, – переложив Эмму поперек колен, девушка присела на край топчана, – я пришла…
– Ты пришла, – повторил Шемяка двумя минутами позже, когда стало окончательно ясно, что Анна заканчивать фразу не собирается. – Это и мои глаза подтверждают… и даже нос. И что?
– Хочу поговорить с тобой.
– Э-э… ну, говори.
– Сейчас… – коротким, порывистым движением Анна отбросила с лица
