некоторые уже лежали кучками на голой земле. Между ветками я разглядела кучера Фуллера, который чистил скребницей одну из лошадей. Дальше были видны крыши ближайших домов. Ими и ограничивался вид. Но все же какая-то человеческая жизнь попадала в поле моего зрения, а двери дома впускали и выпускали людей, обслуживавших дом. Это позволит мне чувствовать себя не так одиноко.

Теперь мне предстояло распаковать свои вещи и придать более жилой вид этой заброшенной комнатке. В голове у меня настойчиво звучал вопрос: как я решилась отказаться от жизни, которая была мне все же знакома, и променять ее на неопределенную обязанность, ожидавшую меня в этом доме? Встреча с миссис Рейд, ее признание, что она была против моего присутствия здесь, безразличие мистера Рейда во время второй встречи со мной не вселяли надежду. Но я постаралась отбросить эти мысли и занялась вещами. В моей душе почти явственно раздавался голос матери, сказавшей, когда мы получили известие о гибели отца: «Мы должны работать, дорогая. Мы должны быть заняты. Это единственный путь, чтобы уменьшить нашу боль».

Первым моим делом было разжечь уголь, специально положенный в камин. Огонь разгорелся моментально, и тонкие язычки пламени заплясали, пробираясь вверх между кусками угля. Никакая комната не может быть совсем безрадостной, если в ней горит огонь. И теперь, под легкое гудение огня, составлявшего мне компанию, я открыла свой чемодан и начала развешивать одежду и доставать те немногие вещи, которые привезла с собой.

Я положила на стол вышитую дорожку и вынула голубой чайный сервиз, принадлежавший моей матери. Всегда, когда я прикасалась к нему, я вспоминала ее руки, грациозно порхавшие от чайника к чашкам, вспоминала, как она радовалась небольшому перерыву в работе, чтобы выпить чашечку чая с Ричардом и со мной. Снова я почувствовала боль одиночества, и мне пришлось бороться с ней.

У меня не было причины жалеть себя. Всего через неделю эта комната уже не будет казаться мне чужой. Передо мной, как вызов, поглощавший все мое внимание, стоял Джереми Рейд. Как мне приблизиться к нему — вот что занимало меня прежде всего, как завоевать его доверие, а потом и симпатию. Вот о чем я должна была думать. Я вынула маленькую музыкальную шкатулку, принадлежавшую Ричарду. Она стоила дороже, чем тогда, перед Рождеством, я могла потратить. Хотя потом я была рада, что купила ее: она всегда доставляла Ричарду огромное удовольствие. Я завела ее ключом, поставила на каминную полку, и она сразу оживила комнату — радостное пятнышко яркого цвета. Крошечные красные, зеленые и желтые фигурки на лошадках, маленькие саночки с миниатюрными ребятишками — все весело крутилось, а музыкальная коробка вызванивала старую французскую песенку.

Настойчивый стук в дверь отвлек меня. Поморгав, чтобы смахнуть непрошеную слезу, я открыла дверь. На пороге стояла Селина Рейд, ее глаза сверкали от радости, а с маленьких рук как бы стекал мягкий зеленый китайский шелк.

— Он теперь мой! — вскричала она, с торжеством протягивая мне отрез. — Так когда же вы будете шить мне платье?

«Вот первый случай приблизиться к Джереми, — подумала я, — и узнать о нем все, что можно». Я отступила в сторону и жестом пригласила ее в комнату. Карусель все еще вертелась, и музыка играла.

Она направилась прямо к камину.

— Мне это нравится, — сказала она. — Можно я возьму ее у поиграть?

Я мягко взглянула на нее.

— Это карусель моего брата, который умер. Когда ты будешь приходить ко мне, я буду заводить ее для тебя, но не позволю никому трогать ее.

Она посмотрела на меня с удивлением, и я поняла, что редко кто в этом доме отказывался исполнять желания мисс Селины. Поэтому я посчитала правильным немедленно добиться взаимопонимания по этому вопросу. Как только я взяла шелк из ее рук и начала с восхищением рассматривать его, она тут же передумала дуться. Какой это был тонкий и мягкий материал — легкий, как осенняя паутинка, но крепкий и прекрасно сотканный. Цвет не был ярким — как молодая зелень весенних листочков. Он очень шел Селине, ее собственным тонам.

— Мы начнем заниматься платьем завтра же, — заверила я. — Это прекрасный шелк. Он будет очень красив в платье, хотя такое платье больше подходило бы к весне или лету, а не к холодной осени. Я привезла с собой несколько модных журналов, и они помогут нам выбрать фасон. Может быть, мы с тобой придумаем его сами.

Ей было приятно услышать это, и она одарила меня очаровательной солнечной улыбкой.

— Как мне вас называть? — спросила она. — Я не запомнила ваше имя, хотя Гарти произнесла его, когда вы к нам вошли.

— Пожалуйста, называй меня мисс Меган, — предложила я. — Это звучит более приятно, чем Кинкейд.

Она несколько раз тихо повторила мое имя для себя, а потом произнесла его громко, как бы решив, что оно ей нравится.

Мелодия музыкальной шкатулки окончилась, и Седина вдруг вспомнила, что она пришла ко мне с поручением.

— Ой, я забыла! Меня послали попросить вас спуститься сейчас же к столу — поздний чай. Это в половине шестого в столовой. На самом деле это ранний ужин, но мисс Гарт была когда-то в Англии, и ей нравятся английские обычаи. Вы будете питаться вместе с нами, мисс Меган.

Хотя это было очень рано для ужина, я знала, что смогу поменять свои привычки, и была счастлива иметь возможность присоединиться к ним. Это позволит мне чаще видеть Джереми.

Мы аккуратно сложили китайский шелк и убрали его в один из ящиков бюро. Потом, пока Селина ждала меня, я вымыла руки в тазике с голубыми цветами. Дом Рейдов, как это было принято в современных домах, был оборудован ванной комнатой, но она находилась внизу, на втором этаже. Я вылила грязную воду из тазика в специальный кувшин, спрятанный под тазиком, вытерла руки насухо, и мы отправились вниз.

Неожиданно для такого темного и мрачного дома столовая на первом этаже оказалась удивительно светлой. Темные панели по стенам доходили только до середины, а выше по светлым обоям разбегались тонкие веточки с весенней зеленью, и поэтому в комнате казалось светло и просторно. Мебель была элегантна, как и везде в доме, и прекрасная люстра свисала из центра лепного медальона на высоком потолке. Через застекленные дверцы огромного посудного шкафа я увидела сервизы из тонкого китайского фарфора и хрусталь.

В передней стороне дома широкие застекленные двери открывались на маленький балкон, огороженный кованой железной решеткой. С него открывался вид на площадь. Двери были закрыты, но свет низко висевшего солнца еще заливал столовую.

Мисс Гарт и Джереми уже сидели за длинным обеденным столом, а возле них в камине уютно плясал по углям огонь. Стул мисс Гарт, конечно, был поставлен поближе к огню, но эта комната была слишком большой, чтобы сделать ее душной и жаркой. Мисс Гарт указала мне на мое место за столом и довольно резко добавила, что умение не опаздывать к столу расценивает как добродетель.

Я оказалась напротив Джереми, который даже не взглянул на меня. Большую часть времени, которое он провел за столом, он сидел молча, отстранено, выказывая полное безразличие ко всем присутствующим. Он ел равнодушно и без аппетита, и не один раз мисс Гарт взывала к его вниманию, выговаривая ему, критикуя его манеры за столом или заставляя доесть то, что оставалось у него на тарелке.

Селина вела себя совсем иначе — очаровательно, но дерзко, часто обращалась с замечаниями к брату, и ее не смущало, что он не всегда отвечал ей. Она с восторгом расписала ему музыкальную карусель, которую увидела в моей комнате, и предупредила, чтобы он никогда ее не трогал. Она похвалилась, что скоро у нее будет новое платье, говоря о «мисс Меган» как о своей собственности.

Вскользь я заметила, что когда у меня будет время, я сошью костюм и для Джереми. Он не взглянул на меня, но ответил довольно грубо, невоспитанно:

— Я не хочу никаких новых костюмов. И не желаю, чтобы меня измеряли.

— Как хочешь, — проговорила я. — Я и без этого буду очень занята.

— Если дядя захочет, тебе тоже сошьют новую одежду, — твердо сказала мисс Гарт.

Впервые мальчик поднял глаза и бросил на нее быстрый, недобрый взгляд.

— А почему дядя Брэндан должен хотеть этого? Вы же знаете, что он ненавидит меня. Вы же знаете,