Англии казались отсюда очень далекими, и я поняла, что я тоже принадлежу этой земле — пыльной и солнечной.

— Теперь ранчо спит, — сказал Гэвин. — Мало кто приезжает сюда. Но когда Кларита, Рафаэл и Доро были юными, здесь всегда было шумно.

— И Керк? — спросила я.

— Да, конечно. Я помню его только таким, каким он вернулся — совсем незадолго до смерти. Наверное, ребенком я его тоже видел, но у меня сохранились очень смутные воспоминания. Он был темпераментным и неотразимым — как драматический актер. Я был младше остальных — лишь маленьким мальчиком, когда они все приезжали сюда. Мне говорили, что Доро была прекрасной наездницей, хотя немного беспечной. Керк и Доро часто ездили верхом вместе. Элеанора и я тоже катались верхом, когда были детьми. Теперь все ушло. Хуан больше не держит здесь лошадей.

Мы отвернулись от залитого солнцем пустого двора, и Гэвин повел меня в длинный, сумрачный дом по коридору, в который выходило много комнат.

— Я не знаю, что нужно искать, что можно открыть таким маленьким ключиком, — сказал Гэвин. — Можно мне на него взглянуть?

Я вынула из своей сумки маленькую коробочку и нажала на пружинку. Крышка открылась, в атласном гнездышке лежал ключик.

— Может, шкатулку, — сказала я.

Он кивнул.

— Давайте начнем отсюда — это была комната вашей матери.

Я вошла и огляделась вокруг. Комната была пустой, безликой. Пыльные покрывала на кровати, выгоревшие занавески, голый пол, пустые, без картин, стены. Все следы Доротеи Остин давным-давно были уничтожены.

Походив по комнате, я выдвинула пустые ящики изящного письменного стола из розового дерева и осмотрела их. Только в одном из них я нашла вещь, пробудившую во мне какое-то воспоминание. Это было стеклянное пресс-папье, и когда я взяла его в руку, белые пушистые снежинки закружились в его прозрачной сфере, падая на горы, напоминавшие Сангре-де-Кристос, и на башни-близнецы церкви св. Франциска.

— Мне кажется, когда я была маленькой, я играла этим, — сказала я. — Как вы думаете, можно мне взять его себе?

— Конечно, — голос Гэвина звучал ласково.

Он совсем не был похож на того человека, с которым я сегодня утром осматривала магазин. Я не совсем понимала, почему он, как мне казалось, принимал меня без злости и подозрительности, которые он испытывал ко мне раньше. В то же время мое собственное раздражение к нему улеглось, потому что он на самом деле стал мне другом, в котором я так нуждалась. Со спокойной уверенностью, которой у меня раньше не было, я чувствовала, что, когда придет время, я смогу поговорить с ним — и он меня выслушает. Такая уверенность несла в себе теплоту отношений, которая утешала.

Так как в комнате моей матери не были ничего, что я могла бы открыть этим крохотным ключиком, мы пошли к следующей двери, и Гэвин ее открыл.

— Это была комната твоей бабушки Кэти, когда она приезжала на ранчо.

Я с нетерпением шагнула мимо него в комнату и остановилась, потрясенная. Кто-то уже был здесь до нас. Как будто ураган прошел по комнате, все было перевернуто вверх дном и разворочено в большой спешке, и тот, кто это сделал, даже и не пытался вернуть вещи на их прежние места. Комната все еще сохраняла свое лицо, вещи женщины, ранее ее занимавшей, не были вынесены. И все, что здесь находилось, было в полном беспорядке.

Все ящики были выдвинуты, их содержимое выброшено на стол или на пол. Коробки в шкафу были раскрыты, и даже кровать разобрана. Пока я оглядывалась вокруг в немом изумлении, Гэвин позвал Марию. Она быстро явилась и прошла мимо нас в комнату, громко воскликнув:

— Но ведь я только вчера прибралась здесь, сеньор Бранд. Все было в порядке, в полном порядке!

— К вам приезжал кто-нибудь с тех пор? — спросил Гэвин.

Женщина затрясла отрицательно головой, потом остановилась и оглянулась на своего мужа. Когда он подошел из прихожей к нам, она заговорила с ним по-испански. Он кивнул, как будто с чем-то соглашаясь, а потом красноречиво пожал плечами.

Гэвин перевел мне:

— Незадолго до того, как мы приехали, Франсиско услышал в этой части дома какие-то звуки. Когда он вышел в прихожую, он ничего не увидел. Двери были закрыты, и все было тихо, поэтому он не стал заглядывать в комнаты, подумав, что ему послышалось. Теперь он припоминает, что немного позже он услышал, что от гасиенды отъезжает какая-то машина. Но когда он выглянул из окна, машина была уже далеко, и он ее не узнал.

Мария пошла в комнату, очень расстроенная, и начала прибираться. Я ее быстро остановила.

— Пожалуйста, — сказала я. — Пусть это пока останется так. Я бы хотела сама кое-что осмотреть, прежде чем вы здесь уберете.

Она взглянула на Гэвина и, получив от него подтверждение моей просьбы, озабоченно кивнула мне и вышла.

Я стала беспорядочно искать. В растерянности я не знала, с чего начать. Я подняла коробку для шитья, принадлежавшую когда-то моей бабушке, и покопалась среди ножниц и катушек с нитками, потом положила ее и взяла что-то еще. Но все, что бы я ни брала, не имело отверстия, к которому подходил бы маленький медный ключик. Я не нашла шкатулки для драгоценностей. Тем не менее, я продолжала искать, хотя уже с меньшим рвением, зная, что кто-то уже побывал здесь до меня, и, возможно, то, что можно было открыть этим ключиком, уже отсюда было унесено. Мои руки продолжали рыться в вещах Кэти, но думала я о другом.

— Насколько я знаю, — сказала я Гэвину, — об этом было известно только троим. Сильвия передала мне запечатанный конверт, но, может быть, она открывала его раньше, а потом опять запечатала. И я сама рассказала Кларите и Хуану. Больше никому, до нашего разговора с вами.

— Если знала Сильвия, то мог знать и Пол.

— Да, и наверное, Элеанора. Но тогда почему никто из них не поехал на ранчо раньше?

— Может быть, это было несущественно, пока ключик не попал к вам в руки.

Скорее всего, подумала я, здесь побывала Кларита. Но я все же решила не останавливаться и продолжала свои бесплодные поиски.

На полу стояла наполовину пустая коробка, и когда я стала копаться в ее содержимом, которое кто-то до меня из нее выбросил, я обнаружила мексиканский костюм, который мог бы носить мужчина. Я взяла узкие брюки из темно-синей замши, обшитые по бокам серебряными пуговицами, и хотела поднять расшитый, украшенный плетеными косичками жакет, когда Гэвин вдруг бесцеремонно отобрал это все у меня.

— Вам это не нужно, — сказал он, и забросил костюм на верхнюю полку огромного шкафа.

Мне это показалось странным, но я заинтересовалась остальным содержимым коробки и забыла о Гэвине. Что-то деревянное, похожее на чашу с отверстием, выпало из коробки со стуком на пол. Я наклонилась, взяла этот предмет в руки, и вдруг на меня накатила волна холодного ужаса, проникшего через кончики пальцев.

Я держала в руках резную деревянную маску и в состоянии безмолвного шока не могла оторвать от нее взгляда. Все лицо было выкрашено дымчато-синей краской, а его черты обведены с большим мастерством серебряными и бирюзовыми линиями. Брови были выложены из крошечных бирюзовых камешков, надглазья обведены бирюзовой и серебряной краской. Ноздри были серебряными щелочками, но главное в этой маске был рот. Он был в форме овала — как будто открыт для крика — и его линии были опять обведены серебром и бирюзой. Уставившись на это синее лицо, я чувствовала, что мой рот тоже открывается, и я с усилием сдержалась, чтобы не закричать.

С другого конца комнаты Гэвин увидел все это и сразу же подошел ко мне.

— В чем дело, Аманда? Что случилось?

Я не смогла ничего ему ответить, тогда он мягко взял меня за плечи, и я увидела в его глазах теплоту и